Читать книгу - "Гражданская война в России - Сергей Кара-Мурза"

В послании патриарха Советская власть прямо не упоминалась, но из контекста было понятно, что под «безумцами», чинящими «ужасные и зверские избиения ни в чем не повинных людей», в тот момент понимались именно большевики (и анархисты). Да и сам патриарх этого смысла послания не отрицал. Впоследствии он признал ошибочными и ряд других враждебных Советскому государству действий, например, данное осенью 1921 г. благословение на созыв Карловацкого собора, который принял резолюцию о восстановлении монархии в России, признание Скоропадского гетманом Украины и благословение ему.

Патриарх Тихон пошел на компромисс с Советской властью в 1923 г., написав 16 июня «покаянное» заявление: «Я отныне Советской власти не враг». 28 июня патриарх Тихон издал послание, в котором говорилось: «Я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило… Я понял всю неправду и клевету, которой подвергается Советская власть со стороны ее соотечественных и иностранных врагов». 1 июля 1923 г. после богослужения в Донском монастыре патриарх произнес проповедь, в которой решительно осудил всякую борьбу против Советской власти и призвал Церковь стать вне политики.

В январе 1924 г. патриарх Тихон издал указ «О стране Российской и властях ея» — о молитвенном поминовении государственной власти в богослужениях. Примирение Церкви с Советской властью было официально закреплено на уровне богослужений, доведено как закон до каждого священника [50].

Но это произошло позже, а перед революцией 1917 г. Церковь переживала последствия общего кризиса сословного российского общества. В массе своей духовенство вело себя как сословие, связанное дисциплиной церковной организации. С.Н.Булгаков, в то время уже видный религиозный философ, продолжая мысль о состоянии дворянского сословия, пишет в 1907 г.:

Совершенно новым в этих выборах было принудительное участие в них духовенства, причем оно было заранее пристегнуто властью к «правому» блоку и все время находилось под надзором и под воздействием архиерея… И пусть ответственность за грех, который совершен был у избирательных урн рукой духовенства, падет на инспираторов этого низкого замысла, этого вопиющего насилия… Последствия этого сатанинского замысла — сделать духовенство орудием выборов правительственных кандидатов— будут неисчислимы, ибо духовенству предстоит еще отчитываться пред своей паствой за то, что по их спинам прошли в Государственную думу «губернатор» и иные ставленники своеобразных правых… Это политический абсурд и наглый цинизм, которого нарочно не придумают и враги церкви… До сих пор мне приходилось много нападать на нигилизм интеллигентский, но я должен признать, что в данном случае ему далеко до нигилизма административного! [25, с. 198].

Но главное, в начале 1918 г., в момент массовых упований на мирное развитие революционного процесса, Церковь не встала над назревающим братоубийственным конфликтом как миротворческая сила, а заняла радикальную позицию на одной стороне, причем именно на той, которая не была поддержана народом. Есенин, посетив родную деревню, пишет в 1924 г. о рассуждениях монахов (в поэме «Русь бесприютная»):

И говорят,

Забыв о днях опасных:

«Уж как мы их…

Не в пух, а прямо в прах…

Пятнадцать штук я сам зарезал красных,

Да столько ж каждый,

Всякий наш монах».

Россия-мать!

Прости меня,

Прости!

Но эту дикость, подлую и злую,

Я на своем недлительном пути

Не приголублю

И не поцелую.

Крестьяне и Государственная Дума

Помимо прямого давления столыпинской реформы озлобил крестьян и тот факт, что их, на волне роста их самосознания, отодвинули от общественного диалога. Выборы в Государственную думу породили надежды на мирное разрешение земельного вопроса. Подавляющее большинство крестьян приняло участие в выборах, хотя революционные партии и беспартийный Крестьянский Союз их бойкотировали. Тогда, в момент поражения революции, все «политические» и активисты были из деревни вычищены — арестованы, высланы. Крестьяне «голосовали сердцем», никто на них не влиял.

Избрание в Думу большого числа беспартийных крестьян обрадовало власти — считалось, что политика Думы будет благодаря этому консервативной и монархической. Правительство сразу же постаралось «приручить» крестьянских депутатов. На деньги МВД для них было организовано прекрасное общежитие и роскошный стол по баснословно дешевым ценам. С другой стороны, в свою фракцию крестьян старались привлечь кадеты.

Получилось наоборот — крестьянские депутаты объединились в Трудовую фракцию и выдвинули именно те требования, что выдвигались Крестьянским Союзом. В посланиях от сельских сходов их просили «нести свой крест, так как они — последняя надежда» и «с ними Бог и народ». И эта Дума была разогнана всего через 72 дня работы. Это было сильным потрясением и отлеглось в памяти.

В период работы первой Государственной думы произошел всплеск политической активности крестьян. Они в массовом масштабе освоили чтение газет (тогда в России издавалось более 3000 газет и журналов). Вот исправник Юрьев-Польского уезда пишет доклад губернатору Владимирской губ. (3 июня 1906 г.):

Благодаря массе получаемых крестьянами газет, причем предпочитаются ими более резкие, интерес к которым у крестьян очень велик, они знают все, что происходит в Петербурге…. Каждая газета со стенографическим отчетом заседаний Государственной думы действует настолько разжигающе, что прокламации становятся почти безвредными листками.

Крестьяне знают, как дума относится к министрам, и это приобретает громадное значение и силу, так как делается открыто, пишется во всех газетах, причем передовые статьи еще более разъясняют смысл происходящего, всецело становясь на сторону более дерзких в выражениях депутатов. Уважение к власти благодаря этому у крестьян падает с поразительной быстротой. Разосланные экземпляры ответа Совета министров на адрес Думы произвели на крестьян неблагоприятное впечатление и повели к ухудшению настроения.

… В настоящее время настроение у крестьян сильно приподнятое, почти ежедневно во всех селениях уезда под вечер крестьяне собираются у какого-либо дома, и все разговоры их о думе, о ее заботах об них, о скорой перемене условий жизни и обязательно о земле [31, с. 89–90].

Но главное, появление представительного, хотя и безвластного, органа породило особую форму политической борьбы крестьянства — составление петиций, наказов и приговоров, значительная часть которых направлялась в Государственную думу. Известно, что в российских законах отсутствовало петиционное право — подача всяческих прошений и проектов «об общей пользе» была запрещена. Особенно этот запрет был оговорен при учреждении Государственной думы. В параграфе 61 положения о Госдуме было сказано: «В Государственную думу воспрещается являться депутациям, а также представлять словесные и письменные заявления и просьбы» [31, с. 36].

Таким образом, составляя наказы и приговоры, крестьяне прекрасно понимали, что коллективно совершают противоправные действия, и эти действия были уже активной формой борьбы. Размах ее был велик. В I Государственную думу поступило свыше 4000 пакетов и телеграмм. Только в Трудовую группу было подано более 400 приговоров и наказов из 50 губерний с общим числом подписей крестьян-домохозяев 44 826. В Российском государственном историческом архиве в делах Совета Министров и I Государственной думы хранится свыше 1 тыс. коллективных заявлений сельских и волостных сходов.