Читать книгу - "Головнин. Дважды плененный - Иван Фирсов"

— Возьми три румба правее, увались под ветер, — приказал он командиру и подозвал Головнина. — Сигнал по линии кораблей: «Курс ост-зюйд-ост!»

Через минуту-другую на фалах заполоскали флаги, а со стороны сцепившихся английских и датских судов раздалась пушечная пальба.

Макаров, не отрываясь, подозвал Головнина, протянул ему подзорную трубу и сказал с усмешкой:

— Гляди, лейтенант, как лорд Спенсер осаживает датчан. Учись доказывать право пушками, авось когда сгодится…

Старожилы Кронштадта давно не припоминали, чтобы эскадра заканчивала кампанию и разоружалась в разгар лета. В последний год уходящего восемнадцатого века такое случилось не только в Кронштадте, но и в Ревеле. Флот вернулся на свои базы после двухлетнего отсутствия. Корабли и люди соскучились по родным пенатам. За первыми надо было ухаживать, вторым оказать внимание. В свое время Павел I запретил увольнение офицеров из Кронштадта в столицу. Каждый раз требовалось личное разрешение императора. Естественно, с такими просьбами никто не обращался, моряки довольствовались кронштадтскими окрестностями. Из столицы приезжали семьи, жены, остальные перебивались местными достопримечательностями. Но связи с Петербургом по официальным каналам не прерывались. Адмиралтейств-коллегия слала указы императора, принимала донесения и доклады адмиралов, флотских начальников.

Головнин частенько наведывался в столицу. Старший флагман отчитывался за двухлетнее плавание, за состояние кораблей, денежные расходы, пояснял разные события и происшествия.

Соскучившиеся по делу чиновники строчили запросы, требовали разные справки, объяснения, иногда дельные, а чаще никому не нужные.

Адмиралтейств-коллегия и ее департаменты сносились с соседней коллегией иностранных дел, питались долетавшими оттуда слухами. Отзвуки их доносились и в Кронштадт…

Десяток лет в Петербурге не слыхали парижских мелодий. Наполеон, уловив изменение тональности русского императора в отношении с английским партнером, решил разыграть Мальтийскую карту. При этом он преследовал главную цель своей внешней политики — сокрушить главного противника, Англию, если не на море, то «завоевать море путем союза окружающих его стран», и в первую очередь на Балтике.

Зная о неравнодушии тщеславного Павла к своему рыцарскому званию и попранной чести, Бонапарт вдруг рассыпался в щедротах.

«Первый консул, — любезно сообщил он Павлу, — желая дать доказательство питаемого им к русскому императору уважения и выделить его из числа других врагов Республики, сражающихся ради низкой любви к наживе, предполагает, в случае если гарнизон Мальты будет вынужден голодом эвакуировать остров, передать его в руки царя, как гроссмейстера острова; чтобы в случае надобности войска его могли занять местность».

Больше того, Наполеон распорядился освободить семь тысяч русских пленных, пошить для них гвардейские мундиры и отпустить в Россию со знаменами и офицерами. «Первый консул надеется, что император примет освобождение своих солдат за знак особого уважения с его стороны к храбрым русским воинам».

Первый консул рассчитал верно, задел чувствительную струну самолюбивого царя, и тот загорелся новой затеей. Наполеон предлагал освобожденные из плена войска направить прямо из Парижа на остров Мальту.

В Петербурге уже наметили генерала для отправки в Париж…

А на море продолжались стычки английских кораблей и датских конвоев, дело дошло до боевых столкновений. Англия направила в Данию для переговоров своего посланника, а в помощь ему эскадру в Балтийское море…

Россия, балтийская держава, естественно, возмутилась недружественным актом.

— Британия обнаглела, — возмутился Павел и распорядился наложить арест на английскую собственность в России.

— Сие будет гарантией для возможных поползновений англичан, — сказал он графу Ростопчину, — возможно, мы пойдем на разрыв нашей дружбы. — Отпуская Ростопчина, царь вспомнил о давних планах своего подопечного, главного докладчика по иностранным делам.

— Изволь завтра представить мне доклад, о котором ты хвалился.

Свои мысли и соображения о внешней политике России Ростопчин изложил в подробной записке.

Услужливо положив перед императором папку, он, по мере чтения Павлом записки, давал пояснения.

— Ваше величество верно подмечает, что некоторые наши вельможи последние годы в ущерб отечеству линию ведут.

Павел вскинулся насмешливо:

— Ты уж называй! Безбородко, што ли? Ростопчин кашлянул и продолжал:

— Оные вельможи, ваше величество, втянули державу нашу единственно для того, чтобы уверить себя в вероломстве Питта и Тугута. Особливо Британия выгоды извлекла из противостояния к Франции, завладев тем временем торговлей целого света, вовлекла в свой союз хитростью и деньгами все державы…

— И нас, грешных, — громко захохотал Павел. Ростопчин почтительно молчал, пока император не довел себя до слез.

— Недалеко время, выйдет и замирение, ваше величество, — европейская карта перекроена будет, не опоздать бы нам.

— Что же ты предлагаешь?

Вздохнув, Ростопчин выложил заветные думы.

— Франция, государь, прежде была мятежной, а ныне успокоена Бонапартом, с нею нам в союзе быть сподручней, в Европе возвысимся. Главное же, не упустить бы нам владения Порты. Турция — безнадежный больной. Англия на нее зарится, а мы и сами с Францией договоримся. Египет — французам, нам проливы, Румелию, Болгарию.

— Эк хватанул ты. — Воображение Павла между тем речь Ростопчина распаляла все больше…

— То не все, ваше величество. Из Греции да Архипелага республику учредить возможно. Со временем греки и сами подойдут под скипетр российский.

— А можно и подвести их. — Павел захлопнул папку с докладом, резко поднялся, тяжело ступая, вышел на середину кабинета и, не поворачиваясь к графу, отчеканил:

— Записка твоя дельная. Оставь ее, а сейчас ступай…

Милостиво уступая Мальту русскому царю, Наполеон наперед знал, что французам не удержать за собой этот важный стратегический пункт на Средиземноморье. Так оно и случилось, в те дни, когда Ростопчин излагал императору свои соображения по внешней политике. Англичане овладели Ла-Валлетой.

Весть об этом достигла Петербурга в первых числах ноября, а уже ночью в Кронштадт отправились гонцы. Они везли строгий секретный приказ императора — арестовать все английские суда с товарами в портах России, экипажи под конвоем отправить в глубь страны.

— Слыхано ли, — вскрикивая, метался Павел перед Кушелевым, — британцы возомнили о себе непомерно. Покуда не признают моих прав, как гроссмейстера мальтийского, ни одной души не выпускать из России.

Притопывая сапогами, Павел, продолжая горячиться, вдруг остановился как вкопанный:

— У нас флот засорен англичанами, — на выдохе, сердито проговорил он. — Мало посла выдворили, а зачем на флоте сие племя обитает? Небось все они пользу только великобританскую блюсти станут, а нам вредить. Немедля изгнать всех их с флота и в Москву выдворить.