Читать книгу - "Облачный полк - Эдуард Веркин"

Конечно же, я не уснул. Саныч храпел на своем топчане, громко и счастливо. Громче только часы его тикали. Они висели на палке, торчащей из стены, светились зеленым фосфорным светом и чуть покачивались, когда Саныч начинал ворочаться.

Я думал. Это был первый эшелон, на который брали меня, до этого я только в разведку ходил, ну, да еще пара мелких акций. А тут эшелон сразу! Есть о чем подумать…

Да и день случился беспокойный, как перед праздником.

Вчера с утра приходили от соседей, с востока, приносили батареи в огромных военных мешках, такие с парашютом сбрасывают. Сидели целый день у Глебова, думали, пищали и потрескивали рацией. Саныч тоже молчал, ходил с серьезным видом и два раза проверял оружие.

Все чего-то ждали. Видимо, пришло большое время. Наступление. Армия готовилась к броску на запад, и мы готовились ее поддержать. Саныч ходил в штаб, на совещание. Потом снова чистили оружие, уже остервенело, Саныч проверял и свое и мое.

Заглянул Ковалец. Налегке, с кобурой на поясе, выбрит чисто и румянец, как у девушки. Улыбнулся – зубы белые-пребелые, говорят, когда он в партизаны уходил, зубного порошка взял на три года. И щетки, щетки он сам делает, из кабаньей щетины.

– Привет, оборванцы, – Ковалец зевнул. – Завтра вас тоже, кажется, с нами берут… Смотрите там, осторожнее, берегите портки, когда еще горячую воду встретим.

– Это точно, – кивнул Саныч. – Ты, Ковалец, все правильно сказал, воды горячей трудно найти. Обмывать тебя холодной придется.

Ковалец усмехнулся.

– Хотя и не придется вовсе, – продолжил Саныч. – Ты же с нахалкой идешь? Опасное дело, пух – и в лапшу.

Саныч презрительно поковырял в носу.

– Мамке-то письмо написал? – спросил Саныч. – Давай, я передам. Не переживай, скажу все, как надо – пал смертью храбрых, но навсегда останется в сердцах своих товарищей как образец мужества и красоты.

Ковалец кивал, щурясь злобно.

– Да-да, – сказал он, когда Саныч закончил. – Все так и будет. Но тебе, конечно, обиднее. Вот-вот приказ должен подойти, звезда нам грудь… И не дождаться! Ай-ай-ай! Ну, ничего, ты тоже не переживай – твоим родным перешлют все в коробочке. И приказ, и орден Ленина. А вообще… Вообще, я бы тебе, Фанера, конечно, навешал. За байку про геморрой. Но не буду. Пойду лучше подышу воздухом, он сегодня хорош.

Пнул дверь, собака злая.

Саныч выскочил за ним, ну, и я тоже, опять же на всякий случай.

Ковалец прогуливался чуть поодаль, прямым циркульным шагом, вроде как погруженный в думы.

– Козлина… – Саныч высморкался в сторону вражеской землянки. – Ладно, посмотрим еще.

Вместо Ковальца показался Щурый, подошел. Именно подошел, не подбежал, важный какой-то, надутый. Поглядел на нас с превосходством. Не поздоровался.

– Ну что, Щурый «Вальтер» тебе в этот раз точно добудем, – пообещал сходу Саныч. – А то и два.

– Да мне не надо уже, – зевнул Шурка.

– Почему это не надо? – насторожился Саныч. – Ковалец что ли пугач притащил какой?

Шурка помотал головой.

– Оставь себе свой «Вальтер», – сказал он. – У меня «ТТ» скоро будет, настоящий, со звездами.

– С чего это?

– Да так, ни с чего. Мне Сталин просто телеграмму прислал.

Саныч подавился. Нет, он ничего не жевал, но подавиться умудрился. Я сам чуть не подавился.

– Сталин прислал телеграмму, – повторил Шурка. – Я деньги отправлял, письма писал сколько раз, у него все времени не было ответить, война ведь. А как выдалась минуточка, сразу написал. Лично мне. С благодарностью телеграмма.

– Врешь… – растерянно сказал Саныч.

Шурка презрительно покривился.

– Покажи!

Шурка пожал плечами.

– Понятно, – зевнул Саныч. – Понятно все. Вранье до последней запятой.

Шурка достал из-за пазухи газету, начал разворачивать. В газете оказался «Тарас Бульба» в синей обложке, Щурый открыл ее на середине.

Обычная телеграммная бумага, приклеенные телеграфные ленты, адрес, партизанская бригада, шестьдесят седьмой отряд, Александру Жилкину, а дальше…

– Дай посмотреть! – попросил Саныч.

– Осторожно! – Шурка убрал телеграмму. – Руками не цапать, смотреть издали!

Саныч послушно убрал руки, правую спрятал за спину. Наклонился, потому что Шурка держал телеграмму нарочно низко.