Читать книгу - "Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу - Вольфганг Акунов"

Так город Гоа без единого выстрела, без единого взмаха меча, перешел во владение Португалии.

Следующие дни новые хозяева Гоа провели, посещая все достопримечательности доставшегося им без боя сказочного города. А этих достопримечательностей было поистине не счесть. Чего стоил один только диковинный дворец с великолепнейшими резными работами и благоуханными садами! А конюшни, в которых содержалось более сотни благородных арабских жеребцов! К каждому из этих бесценных скакунов был приставлен свой конюх-раб! А огромный зал с бесценной конской сбруей! А двадцать пять боевых слонов! А бесчисленные строящиеся корабли! А громадные верфи со всеми необходимыми строительными материалами, пороховыми складами! А арсенал, битком набитый всеми видами оружия и пушками-бомбардами (включая даже португальские, захваченные тюрками в качестве трофеев под Чаулом, где погиб сын вице-короля Алмейды)!

Местная кухня была выше всяких похвал, особенно свежайшие дары моря — крабы, креветки, омары, моллюски, осьминоги, акулы, кальмары, лангусты и прочее. На жаровне или в печи, в кокосовом молоке или манной корочке — изобилие рыбных блюд поражало даже привычных к рыбе и морепродуктам португальцев. А вот мясо, особенно говядину, в Гоа готовить явно не любили, а в большинстве мест — и не умели, ибо корова для индусов — священное животное. Португальцам пришелся по вкусу индийский вариант плова — «бириани»; это блюдо, приготовленное из риса и мяса, курицы либо морепродуктов, было весьма жгучим на вкус из-за обилия специй. Весь секрет оригинального вкуса «бириани» заключался в «фирменном» соусе, который каждый повар готовил на свой собственный манер. Еще одно аппетитное местное блюдо называлось «сиз-лер»: гарнир и мясо (или рыба), поджаренные на сковороде и выложенные на капустные листья. Лепешки в Гоа готовили так виртуозно, что их зачастую подавали как основное блюдо. Лепешки «паратха» выпекали с топленым маслом и сметаной, а потом подавали с овощами, щедро приправленными пряностями. Сам же дон Афонсу отдавал предпочтение другим, чесночным или сырным, лепешкам под названием «наан», особенно вкусным в сочетании с бобовой либо чечевичной похлебкой «дал», приправленной травами и пряностями, наряду с «сабджи» — овощной смесью, сдобренной специями. И местному блюду «панир тикка» — обвалянным в пряностях и поджаренным на углях кубикам сыра. А из сладких блюд — обладавшему очень нежным вкусом «бурфи» — молочной помадке, в состав которой входили ягоды, кокос, шафран, орехи, розовая вода и Бог весть что еще. Впрочем, довольно об этом…

Албукерки, с обычной для него основательностью, старательно вникал во все дела и обстоятельства, связанные с овладением Гоа. Это было фактически первое территориальное приобретение Португалии в Азии, сам же губернатор был, соответствен, первым европейцем, столкнувшимся с необходимостью править, или управлять, людьми иной расы, чьи цивилизация, культура, обычаи и религия резко отличались от его собственных. И дом Афонсу решил эту проблему, стараясь как можно меньше вмешиваться в образ жизни своих новых подданных. Каждому из них было предоставлено, наряду со свободой вероисповедания, право хранить верность нравам и обычаям предков. И только ритуал «сати» — сожжения вдов на погребальных кострах их умерших супругов — заклейменный домом Афонсу, как проявление варварской жестокости, был им немедленно запрещен. Учитывая, что британские колониальные власти осмелились ввести этот запрет в подвластной им Индии лишь тремя столетиями (!) позже, нельзя не воздать дань уважения Албукерки, как весьма просвещенному (и не только для своего времени!) правителю. Правда, в описываемое время в Португалии (да и не только в ней одной), к сожалению, сжигали людей за их «еретические» убеждения или иные «отклонения от генеральной линии» на кострах инквизиции, как некогда — бедных соратников Христа и Храма Соломонова, но. это уже другая история, к которой дом Афонсу был совершенно непричастен.

Подати и налоги, под бременем которых изнывали жители Гоа, Афонсу Албукерки снизил.

«Дом Мануэл, ваш новый государь, требует от вас не больше того, что вы платили раньше вашим царям-индусам». Дальнейшим шагом губернатора, завоевавшим ему симпатии гоасцев, было замещение целого ряда должностей туземцами-индуистами.

Не остался без заслуженной награды и Тиможа. Он был назначен «танадаром» — высшим чиновником, главой всего управленческого аппарата Гоа. Поскольку же, по законам Гоа, все взимаемые с преступников денежные штрафы текли в карманы «танадара», старый пират был безмерно рад новому назначению.

Богатые магометанские купцы заявили, что им, исповедникам веры в Аллаха, не подобает подчиняться «неверному» индусу-многобожнику. Не дозволит ли им всемилостивый губернатор покинуть город?

«Оставайтесь!» — отвечал им Албукерки. «Я дам вам в начальники мусульманина, чтящего ваш закон и обычай!»

В действительности же дом Афонсу доверял гоаским мусульманам (возможно, поддерживавшим тайные связи с Идалканом, в чем, губернатор, впрочем, не был полностью уверен) не настолько, чтобы дать им начальника из их же собственной среды — мусульманской общины Гоа. И потому назначил начальником гоаских мусульман Кожи Беки, в чьей преданности не сомневался.

Тиможа, хоть и не довольный необходимостью делить свою власть с кем-то другим, все же дал губернатору дельный совет: «Если Вы хотите обеспечить покорность этого народа Вашей власти, назначьте начальником почитателей Пророка индуса, начальником же индусов — почитателя Пророка».

Однако Албукерки, по трезвом размышлении, счел за благо не последовать ни первому, ни второму совету хитроумного пирата. Но тот был полон все новых идей.

«Не отдадите ли Вы мне Гоа на откуп?» — как-то спросил корсар дома Афонсу. «Я готов платить Вам ежегодно двадцать тысяч крусаду, а кроме того, обязуюсь отражать нападения тюрок».

Некоторые португальские капитаны сочли предложение пирата вполне приемлемым, иные даже выгодным. Они высказывали опасения, что, после возвращения из похода Идалкана, располагавшего войском, численно превосходившим португальские «орденансы» в сорок раз, если не больше, удержать Гоа будет невероятно трудно. Однако губернатор был на этот счет иного мнения. Гоа — самый прекрасный приз из достававшихся португальцам до сих пор в Индии — надлежало сделать еще прекраснее, превратив его в столицу и резиденцию правительства новой заморской лузитанской державы. Несомненно, дом Афонсу также сумел по достоинству оценить и предугадать стратегическое значение Гоа (не зря в течение всего XVI века португальцы не оставляли планов использования Гоа в качестве плацдарма дл покорения всей Индии, или, по крайней мере, ее прибрежных областей). Это явствует из письма Албукерки дому Мануэлу, в котором он подчеркивает: «Даже потеряй Вы всю Индию, Вам снова удастся ее отвоевать из Гоа!»

В связи с окончательным принятием этого решения, возникла необходимость ввести новую денежную систему. Было бы несовместимо с требованиями престижа новой португальской власти, если бы по-прежнему оставались в обращении прежние монеты, отчеканенные при Сабажу. А переписка по данному вопросу с королем Мануэлом, обладавшим единоличным правом чеканки монеты, заняла бы не меньше двух лет. Понимая, что «промедление смерти подобно», Албукерки был вынужден выйти за рамки своих должностных полномочий (да еще и в вопросе, затрагивающем одну из важнейших монополий португальского монарха). Дом Афонсу приказал переплавить монеты Сабажу и отчеканить из полученных таким путем запасов золота, серебра и меди золотые крусаду, серебряные двадцатки и медяки. На аверсе «албукерковских» крусаду были отчеканены обычный для португальских монет крест «тамплиерской» формы, на реверсе — земной шар королевского герба (как и на королевских крусаду, чеканившихся на монетном дворе в Португалии). На серебряных же, как и на медных, монетах была отчеканена заглавная литера «А» — начальная буква имени и фамилии генерал-капитана — Афонсу Албукерки… В ответ на недоуменные вопросы некоторых португальцев, Албукерки пояснил, что распорядился сделать это: «в знак того, кто их отчеканил». Примечательно, что дом Мануэл, увидев впоследствии эти монеты, не высказал ни слова порицания (на которые обычно не скупился, даже по менее важным поводам, не затрагивавшим его монарших прерогатив).