Читать книгу - "Из смерти в жизнь.... Советские солдаты России - Сергей Галицкий"

Рассказывает Герой России подполковник Александр Павлович Думчиков:

— Мне Саша говорит: «Саня, как стемнеет, я тебя — на себя и тихо-спокойно уходим». Он попытался меня поднять. Но стало понятно, что нести меня практически невозможно: у меня нижняя конечность прострелена, верхняя конечность прострелена, ещё и тело прострелено. Как ни возьми, мне везде больно. Я: «Не, не, Саня!.. Не трожь меня. Идёшь туда сам».

Саша сказал: за мной придут. И ушёл… Но ловлю себя на мысли: я то включаюсь, то отключаюсь, нахожусь в прострации. Ждать дальше смысла не было, ведь окончательно выключиться я мог в любую минуту.

Когда я из окна падал, то часы на браслете — обыкновенные «командирские» — с руки слетели. А у меня примета такая была: пока они со мной, ничего плохого со мной не случится. Где они лежат, я знал, и пополз к месту, где часы лежат. Нахожу часы, там же автомат мой. Цепляю часы на руку — уфф! теперь должно быть всё в порядке. Начинаю автомат за собой тянуть — а он гремит невыносимо… Мне показалось, что слышно за километр! Ведь ночь, тишина… До «духов» всего метров десять-пятнадцать. Думаю: «Услышат, подумают — кто тут шарахается?». Бросил автомат и пополз дальше. Асфальт подо мной разломанный весь. Нахожу, за что зацепиться левой рукой с ножом, подтягиваюсь, нахожу — подтягиваюсь. Вот так и двигаюсь…

Не знаю, сколько полз. Вдруг слышу: у-у-у-у-у!.. Это на меня прёт танк! Еле-еле от него увернулся. А танкисты ещё и из пушки по «духам» несколько раз выстрелили. Но слышал я только первый выстрел — оказался на линии огня, сразу почти оглох и потерял сознание. Очнулся — танка не вижу… Ползу дальше, кричу: «Танкисты, я здесь, я свой. Сюда!». Но это мне кажется, что я кричу, — бормочу еле-еле, наверное. Вдруг слышу Тараскина Алексея Егоровича, командира роты: «Саня, ты?!.». Я: «Да!». Оказалось, что я всё-таки дополз до своих…

Рассказывает Герой России полковник Александр Игоревич Пегишев:

— Выходить ночью — на своих полусонных можно нарваться. Обидно было бы, если бы после всего пережитого свои застрелили, поэтому важно было выйти, когда караулы спят. Причём не только «духовские», но и наши. Самый сон — с четырёх до пяти утра. Минут пятнадцать перед броском я разминал колени, щипал, тыкал штык-ножичком, чтобы ноги задвигались.

До наших было недалеко. Броском выскочил на нашу территорию! Там пехота спит. Перекрестился, разбудил бойцов прикладом. Говорю: «Парни, Сашка Думчиков на площади в ямке лежит, офицер. Не дайте туда «духам» подойти!». Ребята молодцы — обстреливали площадь как надо. Никому действительно подойти не дали.

Сам я пошёл к своим. Вижу: у подъезда горит костёр, вокруг него мои разведчики сидят. Оказывается, они нас уже похоронили. По рюмочке за нас выпили, помянули — типа, хорошие ребята были… Подхожу: «Где Тараскин?». — «А ты кто такой, чего тебе надо?». Автомат в толпу швырнул, кому-то в лоб попал. Лёха Тараскин прибежал. Я: «Там слева Думчиков. С нашей стороны три пехотинца и один пулемётчик не дают «духам» к нему подойти. Иди, вытаскивай Саню».

Тараскин забирает у пехоты последний танк, и они выезжают на треклятую площадь. Правда, Думчикова чуть этим танком не переехали… Но обошлось. Наши такую на площади войну устроили, что неба было мало и земли! И в ответ поднялся шквал огня! Но я финала этого «концерта» уже не слышал. Как зашёл в подъезд, так почти сразу и вырубился.

Очнулся. Вижу: подполковник Маслов, наш «док», ковыряет у меня в ноге плоскогубцами и ножичком — пулю и осколок вытаскивает. И делает это просто-напросто вживую. Дальше — простая «анестезия»: один его помощник на правой руке у меня сидит, другой — на левой. Стакан водки дали и продолжили операцию… обработанными в спирте шомполом, плоскогубцами, ножичком. Потом чуть помазали йодом — и всё нормально. От госпитализации я отказался.

Мы долго просидели в пятиэтажке, пока наше руководство решения принимало. Бегать я не мог, поэтому ещё почти три недели по вечерам приходилось за снайпера работать. Очень «урожайные» были деньки…

И вот в один из таких дней командир огнемётного взвода, я и старшина разведроты, Валера Чекалин, с двумя огнемётами вышли на площадь. Надо было убрать снайпера из двенадцатиэтажки: он там на одиннадцатом этаже сидел. Командир огнемётного взвода стреляет — промазал!.. Валера тянет на себя второй огнемёт, а я — на себя. Спрашиваю: «Ты из него стрелял хоть раз?». Он: «Вот и хочу стрельнуть!». Пули вовсю свистят, а тут два придурка стоят и друг у друга огнемёт отнимают. Я сориентировал его, и Валера «вложил» как надо — с этого одиннадцатого этажа даже диваны на улицу повылетели.

Довольные, мы возвращаемся обратно, на свою территорию. Я выхожу из-за угла здания и тут выстрел танка — я попадаю под струю огня!.. Делаю кульбит метров в шесть, кровища из ноздрей, из ушей хлыщет… Валера меня по щеке хлопает — убили?.. Убить не убили, но мясо у меня от костей отслоилось… Только после этого меня отправили в госпиталь. Надолго… А свои меня в погибшие уже второй раз записали, даже матери об этом сообщили. И к званию Героя России представили посмертно. Но я опять остался живой…

То, что мы с Думчиковым выжили, — это настоящее чудо! Я крещёный, но как-то до войны не придавал этому особого значения. Уже потом я узнал, что пока я спал перед атакой, Валера Чекалин мне в левый карман крестик освящённый положил и в правый крестик положил. И когда мы с Думчиковым из этого кромешного ада выползли, Валера мне говорит: «Обещай мне, что когда вернёмся, то на следующий день пойдём в церковь!».

Я считаю себя верующим, православным. Радуюсь тому, что участвую в строительстве храма в честь святого Пророка Илии, небесного покровителя десантников, в станице Александровская Ставропольского края. Только вера православная может объединить и спасти Россию!