Читать книгу - ""Красная капелла". Советская разведка против Абвера и Гестапо - Владимир Пещерский"

Захар».

По просьбе Эрдберга Корсиканец уточнил круг недовольных Гитлером генералов. По словам Корсиканца, «новая оппозиция» в армии — это фон Хальдерн, фон Райхенау, генералы Томас и Геппнер, фон Фальдерн. Позднее к недовольным присоединились генералы фон Тресков^[29] и Ф. Ольбрихт. Гердлер вступил и с ними в контакт.

Члены группировки поддерживали связь с Англией через контакты в Швейцарии. Без поддержки извне, как считали конспираторы, нечего было надеяться на изменение положения в Германии и устранение нацистской верхушки.

Имея в виду установление и развитие нелегальных отношений с радикальной группировкой, внешняя разведка присвоила Гердлеру псевдоним Голова и Гримме — Новый. Было признано целесообразным вступить Старику в контакт с Новым и отказаться от использования Эрнста фон Арнима — для разработки Карла Гердлера. В случае непредвиденных осложнений это было бы чревато возможным провалом Корсиканца. Корсиканец должен был быть полностью изолирован от каких-либо конкретных шагов резидентуры по наведению мостов с Новым.

Москва предупредила резидентуру от поспешных, непродуманных действий в отношении Нового, но в то же время потребовала настойчивости в работе с ним по проникновению в группу Гердлера. А. Гримме, естественно, ничего не подозревал об этом.

Углубление отношений с Корсиканцем, приобретение таких ценных источников, как Старшина, Старик, Новый, более активное использование их возможностей для получения нужной информации стало достижением в работе резидентуры. Этим она во многом обязана энергичным, гибким и умелым действиям А.М. Короткова.

18 мая 1941 года Степанов встретился с Корсиканцем и по указанию Центра поставил перед ним вопрос о прекращении его встреч по соображениям безопасности со Старшиной и Стариком. Контакты по горизонтали нарушали бы принципы конспирации. «Это наиболее болезненный вопрос в работе с Корсиканцем, — отметил Степанов, — и он щепетильно относится к нашим попыткам ограничить его встречи с людьми, которых привык считать своими подопечными». Эрдберг обратился к Корсиканцу также с просьбой о передаче для ознакомления служебных документов, проходивших через его отдел, и столкнулся с вежливым, но твердым отказом. По словам Корсиканца, это лишь погоня за «внешней красивостью и эффектом», которая увеличивает риск его провала. Он мог бы точно пересказать содержание документа, обратив внимание на суть и наиболее важные положения. Эрдберг, выполняя поручения Центра, постарался убедить Корсиканца в обратном, но безуспешно.

Вполне возможно, что возражения Корсиканца были небеспочвенными, как это могло показаться в Москве. Требовать от источника, сотрудничавшего с разведкой по политическим и идейным соображениям, документальные материалы без постепенного, постоянного втягивания его в эту работу, было опрометчиво, особенно учитывая более чем полуторагодовалый перерыв в его контактах с берлинской резидентурой.

Меняющаяся с каждым днем обстановка ставила перед разведкой все новые вопросы. Особенно заботила Центр необходимость глубокой конспирации группы Корсиканца и организация его прямой радиосвязи с Москвой. Это означало бы коренную перестройку прежних отношений и придание им нового качества. В апреле 1941 года Центр предложил Степанову договориться с Корсиканцем о том, чтобы он согласился стать нелегальным резидентом и перейти на непосредственную радиосвязь с Москвой при чрезвычайных обстоятельствах.

— Эрдберг, не проще ли было прямо с этого начать? — поинтересовался Корсиканец.

— Одно вытекает из другого. Дело идет к войне. Вопрос о налаживании связи — самый важный. Ты сам можешь подобрать абсолютно надежных и проверенных людей в качестве радиста и связника, дело срочное.

— Наконец-то в Москве это поняли! Но мне необходимо все обдумать.

— Только не затягивай, пересылка радиотехники, ее передача и освоение потребуют времени.

— Постараюсь. На ближайшей встрече, надеюсь, обо всем договоримся.

Однако события развивались по непредусмотренному сценарию. В следующий раз Корсиканец заявил, что хотя в принципе он не возражает, тем не менее не может взяться за организацию дела, так как незнаком с ним и из-за своей некомпетентности только провалит его.

— К тому же Итальянец утверждает, — добавил он, — будто технические возможности германской контрразведки таковы, что она способна в течение тридцати минут засечь работающую радиоточку и определить ее местонахождение.

Это был ушат холодной воды на голову Степанова. А казалось, что он за прошедшее время неплохо изучил Корсиканца, но не ожидал от него столь неожиданного поворота. Степанов попытался доказать необоснованность предположений своего партнера, Корсиканец выслушал доводы Эрдберга, но от своей первоначальной позиции не отказался.

С апреля и до начала 1941 года не прекращалась переписка между Центром и резидентурой о создании нелегальной резидентуры, а также встречи и беседы Степанова с Корсиканцем по этой теме.

Ныне позиция Центра представляется несколько нервозной. Возможно, кураторы в Москве не в полной мере уловили, в какой мере совпадали их требования с особенностями характера Корсиканца и его отношений с разведкой. Вскоре из Центра последовало новое распоряжение об образовании второй нелегальной резидентуры. Это только усложняло работу легального аппарата в Берлине, имевшего отнюдь не безграничные возможности и не столь уж широкий круг лиц, из которых он выбирал бы будущих подпольщиков. Проделав за короткий период значительный объем работы, Коротков почувствовал, что находится между молотом и наковальней: сверху на него давил пресс жестких требований Центра, снизу — несговорчивость Корсиканца и объективные причины, тормозившие завершение важной и безотлагательной оперативной задачи.

Корсиканец первоначально согласился, но затем в категорической форме отказался от того, чтобы Лучистый — Карл Беренс был у него радистом. При этом он указал на то, что у Беренса трое малолетних детей, и, случись что с их отцом, он этого себе никогда не простит. Это была правда, как и то, что Лучистый подделал своему шурину-еврею выездные документы и отсидел за это несколько недель в гестапо. Возможно, Беренс продолжал находиться под гестаповским контролем.

Едва Корсиканец согласился с тем, чтобы его радистом стал Тенор — Курт Шумахер, как того призвали на военную службу и определили в артиллерийскую часть. Казалось, дело зашло в тупик, но положение спас решительно настроенный Старшина. Он был в курсе тщетных поисков радиста и предложил на эту роль Ганса Коппи, за которого ручался как за самого себя.

В первых числах июня 1941 года. Центр направил в Берлин распоряжение.