Читать книгу - "Педро Жестокий - Франсуа Пиетри"

Кандидат наук Жозеф Ледо дель Посо в 1770 году руководил кафедрой философии и права в университете Вальядолида. Он был известен своими вольтеровскими взглядами, реформистскими убеждениями и возможной принадлежностью к масонству. Хотел ли он, чтобы избегнуть инквизиции, которая в этом вопросе проявляла меньшую терпимость, чем его католическое величество, скрыть свои антиклерикальные взгляды показным раболепством по отношению к монархии? Или он просто поддался, как свидетельствует название его книги, соблазну глубокомысленных ученых толкований, стремясь подтвердить то, в чем с самого начала был убежден?

Бесспорно, что он терпеливо старается найти в строгих суждениях Айялы, не оспаривая при этом фактическую точность повествования, доказательства явной гениальности короля Педро и подлости его врагов. Более четырехсот страниц его увесистого труда форматом в пол-листа можно обобщить тремя строками из предисловия: «Достоверность хроники дона Педро де Айяла обще-признана, но из его же текста можно сделать вывод, что король, суверенный вершитель судеб невиновных и виноватых, принимал решения, которые считал нужными».

Подобная точка зрения приводит автора к следующим заключениям: «Зачем восхищаться как героем сыном восьмидесятилетнего золотых и серебряных дел мастера, который подставил шею под нож королевской мести, чтобы вымолить помилование своему отцу? Сыновья преданность — вполне естественное чувство… Но, с другой стороны, возмущение этого старика было преступлением, требующим наказания, и оно заставило короля согласиться, чтобы сын отдал долг своего отца. А впрочем, кто знает, не пытался ли таким образом молодой человек вымолить у государя снисхождение и не хотел ли дон Педро таким образом обойти двусмысленное предложение?»

С такой жестокой логикой, которую Ледо дель Посо применяет ко всем преступлениям короля Педро, легко делать заключения. Вот, например, какой вывод делает наш кандидат наук: «При этом блистательном правлении развивалась система правосудия, принимались политические и военные законы, процветало сострадание к бедным, почитание Церкви, уважение к религии, богослужение в храмах, богобоязнь — одним словом, все способствовало тому, чтобы дон Педро Кастильский остался в памяти как честный законодатель, храбрый военачальник, строгий судья, прекрасный христианин, нежный отец и замечательный монарх, который был бы достоин прозвищ Добрый, Осторожный и Справедливый…»

Кажется неправдоподобной мысль, что возможно до такой степени прославлять короля, виновного в убийствах родственников, двоеженстве, святотатстве и клятвопреступлениях, обагрившего свои руки кровью многочисленных жертв и к тому же четыре раза отлученного от Церкви. Но, читая это произведение, осознаешь, какой неожиданный толчок в своем развитии получила к концу XVIII века легенда, которая еще недавно лишь зарождались и находила выражение только в литературных образах, а теперь достигла наивысшего расцвета в серьезных исследованиях историков и философов. В то же время роман и сцена не хотят выходить из игры, в которую их так решительно втягивает эта традиция.

Не стоит и перечислять многочисленные труды испанских писателей XVIII века, где король Педро наделен всеми добродетелями, так как, в отличие от предыдущего века, среди них нет ни одного литератора, кто по популярности приближался бы к Лопе де Вега или Кальдерону. Как мы позднее увидим, именно во Франции факел легенды попадает в руки самого великого литератора того времени, Вольтера, и разожжет огонь его хитроумного ума. В Испании же количество превысит качество, и многочисленные романические и драматические произведения Канисареса, Кинтаны, Виллануэвы-и-Солис, Иньигеса, Жиля-и-Сарате, Эспронседы и многих других, где прославляется Педро Жестокий, почти не стоят того, чтобы рассматривать каждое из них в отдельности. В целом их анализ говорит, что в значительной степени благодаря этим писателям, а не их предшественникам народная вера прониклась тем, что Менендес-и-Пелайо называет «символическим образом» так называемого борца за справедливость. В основу этой литературы легли прежде всего анекдоты. Естественно, не просто выдуманные истории, которыми никого не обманешь, а собранные из разных ненадежных источников, из малоизвестных поэм или сказок. Они, много раз пересказанные и весьма приукрашенные, в конце концов приобрели четкий облик и заняли свое место в истории. В действительности нет ничего любопытнее большого количества наивных рассказиков, которые в конце XVIII века, когда все были готовы рукоплескать открытому врагу духовенства и дворянства, постепенно разошлись в народе и создали вокруг образа короля Педро, истинная жизнь которого потерялась за этой придуманной жизнью, ореол силы и беспристрастия, поставивший его в один ряд с самыми достойными его предками.

Мы уже упоминали сказки о старухе с лампой и помилованном сапожнике, рассказанные Хуаном де ла Оз, или историю о десяти рыцарях Кабесона, всерьез пересказанную Льягуно. Можно привести и другие истории, такие же неправдоподобные и сознательно направленные против представителей Церкви.

Один священник отказывает в христианском погребении бедняку, умершему без исповеди. Это становится известно королю. Он приказывает повесить священника и похоронить в одном гробу оба тела. А вот другая история. В монастыре Святого Франсуа в Севилье жил монах, известный своим ловким обращением с оружием, который держал в страхе все окрестности. Король решает собственноручно наказать его, переодевается и бросает ему вызов. Монах одерживает над ним победу. Педро ранен, но он умеет признавать поражения, поэтому прощает своего победителя при условии, что тот будет вести себя спокойно, а в знак примирения предоставляет монастырю право брать воду из городского водопровода.

Разве не достаточно было с помощью забавных историй показать, что король Педро творил правый суд, хотя бы в том, что касалось священников и монахов? Так ведь нет, чтобы облегчить тяжесть его преступлений, понадобилось очернить одновременно его противников и близких и представить его жертвой жестокости одних и интриг других.

Отсюда явное желание обвинить, основываясь по-прежнему на сомнительных рассказах, бастардов, Альбукерка, ла Падилью, Самуэля эль Леви и даже бедную королеву Бланку. Конечно, у графа Трастамарского были недостатки и его честолюбие бесспорно, но на его совести не так много убийств, а его правление станет правлением внимательного и проницательного государя. Тем не менее в рассказах XVIII века он предстает в отвратительном свете, и в этом большую роль сыграют исторические анекдоты. Его охотно, но несправедливо рисуют уродцем маленького роста, завидовавшим представительной осанке Педро и его успеху у женщин, избегавшим честного боя, нарушавшим договоры. Рассказывали, что якобы однажды Педро и граф Трастамарский вступили в поединок из-за одной женщины. Граф ранил короля кинжалом, а затем вымаливал у него прощение, которое ему великодушно даровали, но отплатил неблагодарностью. Он без колебаний привлекает к участию в восстании ту самую королеву Марию, которая была инициатором убийства его матери Элеоноры; получает денежную поддержку из-за границы; призывает на помощь самых отъявленных бандитов. В трагической дуэли под Монтьелем он ведет себя как вероломный рыцарь и, кроме того, в решающий момент принимает помощь одного из своих пажей. Он же придумывает легенду о еврейском происхождении короля Педро и распространяет ее.