Читать книгу - "Казанова - Елена Морозова"

В столице Казанову ожидали не только новые развлечения, но и поручения: аббат Лавиль, правая рука де Берни, предложил ему за небольшое вознаграждение отправиться в портовый город Дюнкерк и ознакомиться с состоянием находившегося там флота, иначе говоря заняться шпионажем. В сущности, поручить сбор подобных сведений можно было бы и рядовому чиновнику, обязанному исполнить его за обычное жалованье, но чиновник мог оказаться недостаточно талантливым и раскрыть себя, что было явно нежелательно, а от Казановы, как от иностранца и беглеца, в любую минуту можно было отречься. Об этом де Берни честно предупредил его накануне отъезда, заявив, что «единственными официально признанными шпионами являются послы».

Выведывать секреты было занятием не слишком почетным, зато неплохо оплачиваемым, а главное, оно вполне соответствовало темпераменту Казановы. Секретное поручение придавало ему значимости в собственных глазах, а разговорить собеседников, даже если они — морские офицеры, для Авантюриста труда не составляло, тем более что денег у него было достаточно, и он не скупился заказать лишнюю бутылку вина за свой счет. Имея смутное представление о кораблестроении, он тем не менее пространно рассуждал о преимуществах венецианских кораблей перед французскими, и, как он сам отмечал, чем менее правдоподобными были его рассуждения, тем больше ему верили. Офицеры приглашали компанейского венецианца, интересующегося морским делом, на свои корабли и сами показывали ему их — от трюма до палубы. Вскоре подробнейший отчет для аббата Лавиля был составлен, и Казанова выехал обратно в Париж. Ознакомившись с донесением, аббат остался доволен и выплатил его автору вознаграждение в пятьсот луидоров. На то и казна, чтобы щедро черпать из нее золото для поддержки нужных людей. А в том, что таланты Казановы еще понадобятся, де Берни был уверен. И не ошибся.

Авантюрист вновь испытывал нужду в деньгах. Успех лотереи и доставшийся ему солидный куш Соблазнитель быстро спустил в карты, растратил на женщин, роскошную одежду и дорогие безделушки. Ни преумножать состояние, ни откладывать на черный день он не умел. Поэтому когда де Булонь предложил ему провести без лишней огласки некую финансовую операцию, а именно продать за границей неликвидные королевские процентные бумаги и получить взамен либо наличные, либо пользующиеся спросом ценные бумаги, он немедленно согласился. Ехать ему предстояло в Голландию, тогдашнюю финансовую Мекку Европы. Неликвиды общей стоимостью двадцать миллионов были переведены туда на имя французского посланника д’Афри, коему было поручено руководить продажей и определять цену. Также посланник должен был следить, чтобы Авантюрист не продешевил, не зарвался и не взял себе за услуги больше, чем следует.

Прибыв в Амстердам и сняв номер в лучшей гостинице, Авантюрист отправился представляться д’Афри. Рекомендации де Берни и ряда влиятельных сановников открыли Казанове двери дома посланника. Однако для выполнения поручения, равно как и устройства своих дел, ему было нужно завязать знакомства с банкирами и деловыми людьми. С этой задачей велеречивый итальянец справился блестяще — как всегда, когда он брался за дело, не только сулившее ему выгоду, но и льстящее его самолюбию. Доставать, пробивать, покорять, то есть блистать, щеголять, пускать пыль в глаза доставляло Казанове истинное удовольствие, поэтому он довольно быстро обзавелся нужными знакомствами. Сам д’Афри представил его известному в голландских деловых кругах финансисту и бизнесмену, коего в своих «Мемуарах» Казанова называет Д. О., а исследователи отождествляют с голландским купцом и финансистом Томасом Хопе. Именно Хопе — Д. О. помог венецианцу чрезвычайно выгодно продать акции оккультистки-маркизы.

Присматриваясь к итальянскому авантюристу, Д. О. пригласил его к себе домой. Визит этот произвел на Казанову неизгладимое впечатление. Небольшой двухэтажный домик, служивший жилищем процветающему финансисту, снаружи и внутри был облицован мрамором различных цветов, на полах, в тон мраморных стен, лежали турецкие ковры, гостиная была обставлена дорогой и добротной кедровой мебелью, не было избытка модных тогда зеркал и позолоченной лепнины, без которых не мыслились парижские аристократические салоны. В тот день, когда Казанова впервые переступил порог дома Д. О., служанки как раз мыли его снаружи. Вооружившись бадьями и тряпками, они стояли на высоких лестницах, а дабы не привлекать ненужного внимания проходивших мимо мужчин, одеты они были в широкие длинные шаровары из грубой ткани. Изумленный Соблазнитель не мог не признать разумности подобного костюма.

Не остался он равнодушным и к чарам дочери Д. О., четырнадцатилетней Эстер, черноволосой красавицы с белоснежной кожей и неровными зубами. Но зубы, равно как и ноги, не являлись для Казановы главными определяющими женской красоты, тем более что в остальном Эстер, по его мнению, была само совершенство. У совершенства был бойкий нрав, она умела поддерживать беседу, недурно играла на клавесине, вела себя свободно, для дружеского поцелуя подставляла губы, а не щечку, но определенных границ не переступала и, будучи благоразумной и послушной дочерью, не влюблялась и терпеливо ждала, когда папенька выберет ей мужа. Разумеется, Казанова не мог не влюбиться по уши в такое чудо. Внимание нового друга дома девушке льстило, тем более что праздный венецианец, в отличие от вечно занятого батюшки, был готов сопровождать ее везде: на прогулку, на концерт, на каток. Голландскими приличиями это дозволялось, и никаких мыслей об иных, нежели дружеских, отношениях ни у кого не возникало. Впрочем, нет, возникало — у самого Соблазнителя, но Эстер их не замечала или делала вид, что не замечает, и вела себя по-прежнему свободно и ровно, позволяя пылкому поклоннику время от времени целовать ее в хорошенькие алые губки.

Не привыкшему к воздержанию Соблазнителю, вынужденному исполнять роль воздыхателя, приходилось удовлетворять свои страсти в борделях. В одном из них он встретил спившуюся проститутку, лицо которой показалось ему до боли знакомым. Просидев не менее часа в низкопробном притоне и наблюдая за растрепанной белокурой жрицей продажной любви, пристававшей к каждому, кто переступал порог заведения, он наконец вспомнил: Лючия! Девочка, дочь привратника из Пазеано, приносившая ему по утрам полотенце и свежую воду для умывания! Он соблазнил ее от чистого сердца, от хорошего настроения, от желания подарить ей радость чувственной любви, нисколько не думая о возможных плачевных последствиях своего поступка. Кто же в хорошую погоду вспоминает о дожде! Через год он узнал, что вскоре после его отъезда Лючия, узнав о своей беременности, сбежала из дома. По этому поводу Соблазнитель немного погоревал, а потом сделал вывод, что лучше иметь дело с замужними особами: тем, по крайней мере, не нужно опасаться последствий любовных игр. Больше всего самолюбивому венецианцу было неприятно сознавать, что ступившая на дурную дорожку несчастная девица будет проклинать его как виновника своего падения. Соблазнитель не любил, когда о нем отзывались дурно, даже когда отзывы эти были более чем справедливы; мысль о том, что кто-то может посчитать его действия неправедными, раздражала его. Неожиданная встреча пробудила в нем давно забытые воспоминания и чувство досады. Лючия узнала его и, похоже, обрадовалась, во всяком случае, на ее одутловатом лице появилось некое подобие улыбки. «Ей должно быть не более тридцати трех, но дать можно все пятьдесят, а женщине всегда столько лет, на сколько она выглядит», — рассуждал про себя Казанова, с отвращением глядя на свою бывшую возлюбленную. Он выслушал вполуха незамысловатую историю ее падения и нисколько не заинтересовался сообщением о том, что после ее бегства из дома у нее родилась очаровательная дочь. В конце концов он дал ей денег и попросил более его не беспокоить.