Читать книгу - "Царь-девица - Всеволод Соловьев"

Некому было удержать его, потому что на Красном крыльце оставался один Хованский, который, конечно, был рад случаю как-нибудь поправить дело. Он отлично предвидел, что безумное появление Долгорукого может только способствовать возмущению.

— Да ты их хорошенько, хорошенько! Что они, в самом деле, о себе думают, — злорадным голосом сказал он Долгорукому. Покажи им, что ты их начальник.

И несчастный Долгорукий с какой-то безумной радостью поспешил на свою погибель.

— Эй! Живо! — кричит он. — По домам расходитесь, чтоб вашим духом здесь не пахло! Бунтовать вздумали? — Вот постойте! Ужо разберу, так достанется вам на орехи. Царя тревожить, бунтовщики проклятые!

— А! Так это ты кричишь на нас? Это ты лаешься? — раздалось кругом Долгорукого.

Что-то страшное послышалось ему в словах этих.

Он поспешил назад на крыльцо, но несколько стрельцов кинулись за ним. Не успел он шевельнуться, не успел крикнуть, как его схватили крепкие руки и со всего размаха сбросили вниз на площадь. И в то же время внизу приподнялись копья; несчастный Долгорукий с диким, нечеловеческим криком упал прямо на эти подставленные копья. Вся площадь заголосила «Любо»! и окровавленного, полумертвого князя мгновенно разрубили на куски бердышами.

Тараруй стоял на крыльце; глаза его горели.

— Так, детки, так! — кричал он. — С одним покончили, за других принимайтесь!

Но теперь нечего уже было учить стрельцов — от крика несчастной жертвы, от вида первой крови, пролитой ими, они осатанели. Уставив перед собою копья и крича зверским голосом, они выломали решетку Красного крыльца и ворвались в дворцовые покои.

Между тем, слыша с площади отчаянные крики и предчувствуя, что беда пришла неминуемая, защитники царицы, собравшиеся вокруг нее, и все Нарышкины поспешили скрыться, кто куда мог.

Наталья Кирилловна осталась одна с сыном, Матвеевым и Черкасским. Теперь она уже не плакала. Лицо ее было неподвижно, глаза горели, сердце готово было из груди выскочить. Крепкими, материнскими руками прижала она к себе Петра, да так и застыла на месте.

Матвеев сидел на скамье в полном изнеможении. У него все кружилось перед глазами, он не мог собрать мыслей.

Вдрут со страшным шумом распахнулись тяжелые двери и на пороге показались стрельцы.

— Подавай нам Матвеева! — раздалось над самым ухом царицы.

Она, забыв и себя и своего сына, кинулась к Артамону Сергеевичу, Черкасский за нею.

Но стрельцы не смутились. Один из них, дюжий, громадного роста парень, уже схватил Матвеева.

Маленький Цетр крикнул ему: «Иди, не трогай!» Взял Артамона Сергеевича за руку. Стрелец, не задумываясь ни на мгновение, отбросил царя.

Матвеев взглянул на Наталью Кирилловну, на Петра. Его бледные, дрожавшие губы тихо прошептали: «Прости, государь, прости, государыня!»

Стрельцы схватили его, подняли с лавки и повлекли из палаты.

Наталья Кирилловна всплеснула руками, вскрикнула, хотела было броситься за ними, но, не добежав до дверей, со всего размаха упала на пол и потеряла сознание.

Матвеев, совершенно обессиленный, не выказывал никаких признаков жизни.

Стрельцы протащили его несколько шагов, вывихнули ему руку, потом взвалили себе на плечи и бегом пустились к Красному крыльцу. Слабый стон вырвался из груди Артамона Сергеевича. Он на мгновение открыл глаза и закрыл их снова.

Крупные слезы катились из светлых глаз.

— Выпустите руку, дайте хоть перекреститься, — едва слышно прошептал он, но стрельцы не обратили никакого внимания на его просьбу.

Он сделал последнее усилие, и сам высвободил свою руку.

«Смерть это, смерть! — пронеслось в его мыслях, — что ж так долго?..»

Он начал молиться и в этой горячей предсмертной молитве не заметил, что стрельцы уже на крыльце, что кругом раздаются крики, бряцанье оружия.

— Что это вы? Бога не боитесь!.. Стой! — вдруг раздался громкий отчаянный голос.

Матвеев снова открыл глаза. В двух шагах от него молодой, красивый человек в одежде стрелецкого подполковника.

— Остановитесь! Отпустите боярина! — кричал он. — Мало вам одного!.. Одумайтесь — кого вы погубить хотите!.. Разве кто-нибудь из вас видел зло от него? А добра-то много видели… Вся Русь видела… Очнитесь!

Но стрельцы, несшие Матвеева, не в состоянии были рассуждать теперь.

Тогда молодой подполковник с нечеловеческой силой начал вырывать Матвеева из рук убийц. Но их было несколько, он — один.

— Отвяжись! — гаркнули стрельцы.

Однако нежданный защитник Матвеева делал свое дело. Он и сам, очевидно, не мог рассуждать, находился в каком-то опьянении. Он ударил одного из стрельцов так, что тот покатился вниз по ступеням.

— Эй, братцы, да помогите же кто-нибудь мне! — крикнул он к толпе. — Обознались, видно, не того схватили, невинную кровь проливают!

В его голосе была такая сила и такое отчаяние, что несколько человек бессознательно кинулись к нему на помощь.

Вдруг из толпы выбежал Озеров и загородил им дорогу.

— Куда? Кото послушались — Малыгина? Так он сам изменник! Смерть Матвееву!

В то же мгновение один из стрельцов выхватил бердыш, со всего размаха ударил им в голову Николая Степановича.

Тот слабо крикнул, пошатнулся и упал на ступени лестницы; Матвеева защищать было некому. Стрельцы высоко его подняли на руках, раскачали и бросили на площадь. Густая толпа со всех сторон кинулась к нему и в остервенении начала рубить его на мелкие части. В эту минуту на крыльце показался патриарх.

— Бога побойтесь! — закричал он, пробираясь между стрельцами и спускаясь с лестницы.

— Уйди, владыка, назад! — кричали ему. — Уходи, нечего нам тебя слушать, не нужно нам ничьих советов! Сами теперь знаем, кто нам люб, а кто не годен… Уходи подобру-поздорову.

Старый патриарх прислонился к перилам лестницы, крупные слезы полились из глаз его. Он не мог пошевелиться и долго стоял так. Точно сквозь туман видел он, как мимо него, один за другим, со сверкающими копьями бегут стрельцы во дворец.

«Теперь за других изменников пора приниматься!..» — кричат они.

Много их пробежало; крыльцо опять пусто, только смятый, потоптанный, на одной из ступеней лестницы неподвижно лежит молодой подполковник Малыгин. На затылке у него большая рана, из которой бьет кровь, орошая ступени Красного крыльца и блестя на солнце алым цветом.

Проходит еще несколько мгновений. Патриарх все так же неподвижен, и грезится ему, будто на широкие каменные ступени, шатаясь, и путаясь в длинном платье, взбирается какая-то женщина. Безучастный взор патриарха невольно останавливается па ней, и не знает он, что это такое перед ним — видение или действительность.