Читать книгу - "Белая ворона - Владимир Лазарис"

— А нефть — это миллионы, миллиарды! Но ничего, — пообещал Гроба, — англичане тут тоже долго не задержатся. Как только Ирак станет независимым, он всех отсюда повыкидывает.

— И немцев? — встревожился Домет.

— Боюсь, что да. И это после того, как мы наладили этим голодранцам телеграф, а Майснер проложил им железную дорогу.

— Какой Майснер? — переспросил Домет. — Инженер? Генрих Майснер?

— А вы что, с ним знакомы?

— Ах, герр майор, воспоминания детства… Герр инженер, которого турки называли «Майснер-паша», бывал у нас дома. Он говорил с отцом о поездах. Я помню, как смеялся герр Майснер, когда узнал, что арабы называют поезд «султанова ослица». Представляете, у нас в Хайфе стоит памятник первому паровозу в Палестине. Помню…

Не дослушав детских воспоминаний Домета, Гроба встал из-за стола и плотнее прикрыл дверь кабинета.

— И вот еще что. Поскольку вы работаете у меня, а мы оба работаем на благо Германии, вы должны держать меня в курсе всех разговоров нашего консула и его стервы-секретарши. Консул наш — из аристократов и нас, членов партии, само собой, презирает. Да что нас! Он над самим Гитлером смеется. Но ничего. Как только мы придем к власти, всем этим аристократам ох, как будет не до смеха. Значит, если услышите, что консул ругает Гитлера, немедленно сообщайте мне. А уж я приму меры.

Домету стало как-то не по себе от поручения Гробы. Но скоро он о нем забыл: ему нравилась его новая работа. Он читал газеты с большим интересом. О чем только они не писали! Вот-вот страна получит независимость, которую англичане обещали ей десять лет назад; у короля Ирака Фейсала I новая жена в гареме; вражда между шиитами и суннитами[9]; курды вместе с ассирийцами-христианами добиваются отделения от Ирака; угрозы в адрес евреев, прибравших к рукам все ресурсы Ирака. Домет обратил внимание на то, что в Ираке есть эмигранты-мусульмане из Палестины и их влияние растет. Некоторые из них заняли важные административные посты и призывают к уничтожению еврейской заразы.

А немецкие газеты были переполнены подготовкой к выборам в рейхстаг. Почти все обозреватели наперебой утверждали, что партия Адольфа Гитлера получит не более двух-трех мандатов, а сам он — политический курьез.

Отдельные реплики консула и его секретарши Домет исправно передавал Гробе, а тот строчил донесения начальству, упирая не столько на отсутствие патриотизма консула, сколько на порочащую его связь с секретаршей. Из Берлина Гробу просили заниматься делом, а не ерундой, но он не унимался и строчил дальше по инстанциям. Домет аккуратно подшивал всю эту переписку в особую папку, которую Гроба хранил в сейфе.

Раз в месяц в консульстве собирались работавшие в Багдаде немцы послушать лекцию Фрица Гробы о положении в фатерлянде. После лекции он выдавал удостоверения новым членам национал-социалистской партии, потом все пили пиво, играли в карты, обсуждали удачные сделки, перемывали кости продажной челяди при королевском дворе и смеялись над англичанами, которые ни на что не способны, кроме как играть в крикет и пить свой дурацкий чай. В основном в Ираке работали по контракту холостяки — инженеры, учителя немецкого языка, но было и несколько семейных пар, и жены глаз не спускали со своих благоверных, чтоб не шлялись по борделям. Холостякам этому никто не мешал.

Неразговорчивый Зиги, с которым Домет делил квартиру, его не донимал. После работы он обычно запирался у себя в комнате, а по вечерам частенько ходил в город, откуда поздно возвращался возбужденным, глаза блестели, хотя спиртным от него не пахло. Секретарша намекала, что Зиги посещает притоны курильщиков гашиша. На вопрос Домета, как же он с такими наклонностями попал в консульство, она свысока посмотрела на наивного переводчика:

— У его папаши такие связи, что Зиги мог бы и в Берлине протирать штаны в министерстве. Но он хотел быть подальше от родителей, вот и уговорил их устроить его сюда. Испорченный мальчишка!

Позже Домет узнал от Гробы, что секретарша прямо-таки лезла в постель к Зиги, но… тут Гроба многозначительно поднял палец:

— Зиги не по этой части.

Видимо, связи отца Зиги в самом деле были настолько сильны, что даже Гроба не осмеливался строчить на него кляузы.

Однажды Зиги не вернулся домой. Когда Домет пришел в консульство, он застал там страшную панику. Из кабинета консула вышли два полицейских офицера, после чего сотрудникам сообщили, что Зиги обнаружили мертвым в подворотне и полиция подозревает убийство с целью ограбления. А секретарша шепотом рассказала Домету, что Зиги нашли не в подворотне, а в одном из притонов, у него было перерезано горло, а в кармане остался нетронутым бумажник с деньгами. Для сохранения семейной чести консул написал в Берлин, что Зиги погиб от рук английских секретных агентов.

Домет остался один в четырехкомнатной квартире. При всем вихре международных событий в Багдаде он все-таки обрел давно забытый душевный покой и засел за новую пьесу — «Последний из династии Омейядов».

Действие происходит в 767 году в Багдаде, где правит халиф из династии Омейядов, за которым стоит жестокий визирь. Его очередной жертвой становится старый провидец, призывающий к терпимости и смирению. Ученик провидца едет в Багдад отомстить за учителя и убивает визиря.

Багдад, в котором жил Домет, кишел английскими и немецкими секретными агентами. Рекой лилась нефть, а с ней из карманов одних дельцов в карманы других переливались целые состояния. Как грибы после дождя вырастали новые кварталы роскошных особняков, и воздух был наэлектризован ожиданием резни. Но ничего этого не было в новой пьесе Домета, которую он посвятил королю Фейсалу I. Профессиональный переводчик, Салим перевел пьесу брата на арабский, и Домет издал ее за свой счет. В королевский театр ее не взяли, и до короля она, видимо, не дошла.

Домет принялся писать другую пьесу. Главным героем стал великий Ибн-Сина, широко известный в Европе как Авиценна. Домет проводил много времени в национальной библиотеке, выписывал все, что находил, об авторе знаменитого «Канона врачебной науки». Воспитанный на Гете, Домет решил сделать Ибн-Сину новым Фаустом, чтобы сблизить Восток и Запад. Но не получилось ни сближения, ни пьесы: Ибн-Сина не годился на роль Фауста. Да и рассказ знакомого иракского журналиста о том, как фанатики сожгли на главной площади Багдада труды Ибн-Сины, смутил Домета.

— Неужели это было здесь? — поежился Домет.

— На том самом месте, где теперь базар, — спокойно ответил журналист.

— А что народ?

— Народ он и есть народ. Смотрел, как горят