Читать книгу - "Национальный предрассудок - Коллектив авторов"

ничего добиться; мудрость является признанием тех ошибок, к которым она сама, быть может, была причастна; доброта же, которая всегда желает быть еще добрее и которая приписывает все недостатки преступному небрежению, никогда не посмеет предположить, что раскаявшийся преступник заслуживает прощения.

Таковы лучшие люди – что же сказать о том, кто никогда не посмеет причислить себя не только к лучшим, но и к хорошим? Его ужас перед приближающимся судом столь велик, что он не обращает особого внимания на суждения тех, кого навсегда оставляет; когда же нет искреннего чувства, изображать его грех. <…>

Лоренс Стерн

(1713–1768)

Вошедшие в антологию письма автора «Тристрама Шенди» и «Сентиментального путешествия» можно разделить на три части: написанные никому не известным пастором йоркширского прихода Л. Стерном с 1739 по 1759 г.; написанные с мая 1759 г., когда Стерн, выпустив первые два тома «Тристрама Шенди», сделался знаменит, и до конца жизни; и «Письма к Элизе» – шесть из десяти писем к Элизабет Дрейпер (1744–1778), возлюбленной Стерна, жене чиновника Ост-Индской компании, приехавшей в 1767 г., за год до смерти Стерна, в Лондон. Эти письма, а также «Дневник для Элизы» писались с января по апрель 1767 г. и вышли в 1773 г. отдельным изданием под названием «Письма Йорика к Элизе». Точная датировка первых четырех писем Стерна будущей жене не установлена. Предположительно они относятся к 1739–1740 гг. Существует мнение, основанное на поразительном, стилистическом и содержательном, сходстве писем Стерна к двум Элизам – Элизабет Ламли и Элизабет Дрейпер, что писем, адресованных Элизабет Ламли, в действительности не существовало и что они сфабрикованы дочерью писателя Лидией Стерн.

Из писем

Элизабет Ламли

Да! Я скроюсь от мира, и ни одна, самая пронырливая сплетница не узнает, где я. Вслед за эхом, способным лишь нашептать, где находится мой тайник, я позволю себе бегло набросать его очертания. Вообрази же крошечную, залитую солнцем хижину на склоне романтического холма. Ты думаешь, что я не возьму с собой любовь и дружбу?! Ничуть! Они будут делить со мной мое одиночество, садиться и вставать вместе со мной, принимая прелестные очертания моей Л., и будем мы столь же веселы и невинны, как были наши предки в Эдеме, прежде чем неописуемое их счастье не нарушил князь тьмы.

В нашем уединении будут произрастать нежнейшие чувства, и они дадут всходы, которые безумием, завистью и тщеславием всегда уничтожались на корню. Пусть же человеческие бури и ураганы бушуют на расстояньи, скорбь и отчаянье да не вторгнутся в пределы мира и покоя. Моя Л. собственными глазами видела, как в декабре цветет первоцвет – некая волшебная стена будто скрыла его от колючего зимнего ветра. Вот и нас настигнут лишь те бури, что будут ласкать и лелеять нежнейшие цветы. Боже, как прекрасна эта мечта! Мы будем строить, мы будем взращивать и делать это на свой лад: простота да не будет извращена искусством! Искусству жизни мы будем учиться у Природы – она будет нашим алхимиком, соединяющим все самое прекрасное в один целебный глоток. Мрачный союз тревоги и неверия будет изгнан из нашего жилища, надежно охраняемого твоим добрым и надежным божеством.

Мы будем хором петь наши благодарственные гимны и наслаждаться нашим уединением.

Прощай, моя Л. Возвратись же к тому, кому нет жизни без тебя.

Л. Стерн

* * *

Элизабет Ламли

Не дожидаясь, покуда моя Л. подаст на меня в высокий суд Дружбы, я сам признаю себя виновным и всецело полагаюсь на милость сего благосклонного судилища. Если же признание это и не способно искупить мое прегрешение, то пусть оно, по крайней мере, смягчит наказание. Только не говори, что я точно так же согрешу вновь, – хоть и известно, что слишком легко добытое прощение приводит иногда к повторению того же проступка. «Пусть сегодня мои деньги лежат мертвым грузом – завтра они могут пойти на доброе дело», – скажет скряга. «Дайте только мне эту неделю провести в запретных и упоительных удовольствиях, а уж следующую я посвящу серьезным и полезным размышлениям», – скажет распутник. «Дайте мне в последний раз испытать судьбу, и больше, клянусь, я никогда не сяду играть в кости», – скажет игрок. Чтобы стать честным человеком, мошеннику, каким бы делом он ни занимался, не хватает «только одного» – независимого положения. Ветреная красавица тем больше радуется, изводя пылкого своего возлюбленного, чем больше боится, что, женившись на ней, он ее не пощадит.

Твое видение (а что такое письмо, как не видение?!) было для меня тем более желанным, что явилось совершенно неожиданно. О моя Л.! Ты так добра, что прощаешь меня; знай же, тебе не придется пожалеть о своей доброте, ибо, став твоим должником, я верну тебе долг с лихвой. Отчего же моя Л. без конца жалуется на то, что друзья ее покинули? Скажи, есть ли на свете хотя бы одно живое существо, которое бы не присоединилось к этой жалобе? Давно уже замечено, что интерес людей семейных редко простирается дальше домашнего очага. Люди привыкли экономить не только деньги, но и заботу, и, хотя последняя не стоит нам ровным счетом ничего, расточать ее следовало бы с еще большей щедростью. Виноград, как известно, с терновника не собирают, а потому мы не вправе ожидать добрых дел от людей, которые с головой погружены в дела свои собственные. Не могу сказать, чего более достойны эти люди, – презрения или жалости: природа никогда ведь не воздает ни злу, ни добру по справедливости.

Моя Л., ты делишь свой досуг с зимней меланхолией; будь ты одна, заточение твое было бы менее тягостным. Униженное тщеславие позавидовало бы твоему затворничеству, а обманутая любовь к нему бы стремилась. Большие города, шумные сообщества превозносят бездумие и веселье, одиночество же – лучшее хранилище мудрости. Я вижу сейчас, мнится мне, мою созерцательницу в саду: она стоит и наблюдает за постепенным приходом весны. Неужто не вызывает у тебя восторг набухание первых почек? Подснежники и примулы, эти самые первые и самые желанные провозвестники весны, вырастают прямо у тебя под ногами. Флора и Помона уже почитают тебя своей служанкой и в очень скором времени осыпят тебя нежнейшими своим дарами. Пернатая рать уже в твоем распоряжении, и с ее появлением нестройная гармония начнет сопутствовать твоим утренним и вечерним прогулкам… Но как бы прелестно все это ни было, возвращайся, возвращайся: йоркширские птицы настроят свои трубы и споют ничуть не хуже стаффордширских.

Прощай же, моя возлюбленная Л.,

твой лишившийся из-за тебя покоя

Лоренс Стерн

* * *

Роберту Додсли

Йорк,

23 мая