Читать книгу - "Распни Его - Сергей Дмитриевич Позднышев"

вызывали нежнейшие воспоминания у тех, кто их прошел. Политкаторжане как бы включались в благороднейший рыцарский орден чести. Они были воинами бескорыстной, неподкупной борьбы за идеал. Перед горячим, затуманенным взором, как мираж, вставали Сибирь, Урал и Николаевский тракт. На студенческих сходках, в веселой компании, они распевали:

По пыльной дороге карета несется,

А в ней два жандарма сидят…

Дайте мне волю, сбросьте оковы,

Я научу вас свободу любить…

Звоном могучего колокола годами, десятилетиями разносились по стране страстные, пламенные призывы к борьбе. Они падали, как искры. Они увлекали русскую учащуюся молодежь своими чарами. Они гипнотизировали и завораживали сердца пленительной мечтой, сказкой о чем-то светлом, сверкающем, как горный хрусталь. Они говорили о лучезарных далях, где скрывается счастливая земля — потерянный рай. Они видели нового человека, озаренного духом свободы, — сильного человека в сером армяке.

Революция 1905 года вызвала пьяный восторг — угар. Развернулась дикая стихия, как пожар, как половодье. «Революция открыла подлинное лицо проснувшейся жизни»… «мы сами ждем от себя вихрей. Какое важное время. Великое время. Радостно», — писал верный паж Прекрасной Дамы Александр Блок. А когда бунтарская стихия была подавлена, революционные сладкопевцы — поэты и писатели разразились проклятиями.

Град, избивающий пророков,

Всегда ли ты будешь — рабства град? —

взывал Александр Амфитеатров. С его революционных уст срывались слова, напоенные желчью, гневом и яростью. Он грозил, проклинал и вопил в истерическом трансе:

…И с лицом, мокрым от слез, сказал ей:

«Ты видишь. Ты слышишь. Где же твоя улыбка?

Спаси мой разум… За что?.. За что?..»

И гремел предсмертный восторг:

«ДОЛОЙ УБИЙЦ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДА!»

Так, от Рылеева до Блока, почти все русские писатели и поэты были певцами «гражданской скорби». «Где трудно дышится, где горе слышится, будь первый там». Протестуй, добивайся, борись за угнетенных и униженных. Это было очень благородно, похвально и достойно. Это свидетельствовало о возвышенных чувствах, о той душевной настроенности, которая была пронизана христианским началом братства. Желая народу счастья, добиваясь этого счастья, интеллигенция усматривала таковое в плоскости политических свобод. Но эта дорога была чуждая русскому народу.

Две идеи, две правды, две устремленности, взаимно противоположные, несходные, враждующие, разделили Государя и либеральную русскую общественность. В основе каждой была любовь. Любовь всечеловеческая у интеллигенции и простая, отеческая любовь у Государя. Проповедники политических свобод желали видеть Россию растворившейся в западноевропейском демократизме с его партийной борьбой. Государь стремился только к возвышению и возвеличению России, чтобы каждый подданный был сыт, обут, одет и благоденствовал.

Так ли действительно была беспросветна, темна, жестока, уныла, затхла, гнетуща и безотрадна русская жизнь, как о том кричали люди радикального направления в политике? Так ли была она по-настоящему Русью темной, голодной и холодной, страной безденежной, безграмотной, бесхлебной, безрабочей, бессудной, беззаконной, безземельной, бесправной и подъяремной, где Царь был деспот, а народ холоп и раб?! Не было ли в этих страстных горячих утверждениях огромной доли преувеличения?..

Не двигалась ли Россия вперед гигантскими шагами к просвещению, к развитию промышленности, к использованию национальных богатств, к устроению и улучшению форм государственного управления, к установлению социальной справедливости для всех классов и к обогащению всего народа?

Не тормозила ли политическая борьба поступательный ход России к светлому, прекрасному и величавому будущему и не тратились ли силы понапрасну? Были ли освободительные идеи передовой интеллигенции какой-то особенной живой, воскрешающей и возрождающей водой? Была ли Россия под властью самодержавного, православного, верующего Царя — гниющим трупом, мертвым царством, мертвым, каторжным домом, который надо было сбрызнуть живой революционной водичкой, а еще лучше — разрушить до основания?

Исходила ли будирующая общественность из реального учета сложной жизни и не увлекалась ли она борьбой, потому что гналась за воображаемой Синей птицей, потому что «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»… Нужна ли была эта долгая, страстная и упорная политическая борьба и не лучше ли было бы для блага и счастья России, если бы интеллигенция все силы свои и весь свой пафос отдала на служение родной земле вместе с Царем?

Много ответов на эти вопросы можно привести, стремясь уяснить правду и восстановить правду. Придет отдаленное время, и будет документально установлено, что Россия двигалась к просвещению семиверстными шагами. Множились школы, двери науки были для всех открыты, к 1920 году должно было быть введено всеобщее образование. Десятки, сотни выдающихся ученых украшали своими именами наши университеты. Откуда они взялись в отсталой, темной стране? Как мог появиться Ломоносов уже в XVIII столетии?

Русская литература и поэзия достигла мировых высот. Имена Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Толстого, Достоевского, Тютчева и Чехова известны почти во всем культурном мире. «Слово о полку Игореве», «Поучение» Владимира Мономаха, Летопись Нестора — являются бесценными сокровищами многообразного русского духа. Как могла развиться литература в стране деспотизма и рабства, где свободный творческий дух скован полицейским режимом? Как мог появиться Горький?

Русские композиторы — Глинка, Даргомыжский, Бородин, Чайковский, Мусоргский, Римский-Корсаков, Рахманинов и множество других — воспели национальную Россию в чарующих божественных звуках. Русский театр, русский балет — не достиг ли он предельных высот, не занял ли он первое место, не дал ли он миру Шаляпина и Анну Павлову? Как могли произойти эти чудеса, если Россия была отсталая страна, гниющий труп, мертвый каторжный дом?

А непревзойденная иконопись Рублева в XIV столетии, а художественное творчество Репина, вышедшего из крестьянских детей, а Суздаль, Новгород, Псков, Ростов Великий, Киев, Московский Кремль — это все не наше, русское? А русские терема, деревянные дворцы, шатровые церкви — не поражают своей самобытностью и красотой?

Стыдно было нам, русским, говорить в XX столетии о нашей отсталости, некультурности и дикости. Люди устремляли свой взор назад, забыв при этом и татарское иго, и Смуту, и множество тяжких войн. А впереди, если бы они смотрели туда русскими глазами, они бы увидели — «какой простор, какая ширь»…

«Правда и милость да царствуют в судах», — возвестил Император Александр II. Правда и милость — какие чудные и многозначительные слова! Самые выдающиеся, культурные юристы признали, что русский суд, после Великих реформ, превзошел все суды культурных западных стран.

Кричали и кричат о нашей бедности, о нищете. Да так ли уж мы были бедны на самом деле?

Посмотрю пойду, полюбуюся,

Что послал Господь за труды людям.

Выше пояса рожь зернистая…