Читать книгу - "Гражданин Бонапарт - Николай Троицкий"

В 1795 г. Терезия Тальен была 22-летней женщиной редкой красоты («Венера Капитолийская, но более Фидиевой прелестная»^[342]) и столь же редкостно свободного, даже для того времени, нрава, «авантюрьеркой» и куртизанкой. В своем богатом доме, который она кокетливо называла «хижиной», Терезия держала салон, где собирались самые красивые женщины и самые влиятельные мужчины Франции. Все они (особенно, женщины) щеголяли вызывающе роскошными туалетами, упивались гульбищами и выставляли напоказ свои любовные страсти. Наполеон при первом появлении в «хижине» шокировал ее завсегдатаев жесткостью манер и неприглядной поношенностью одежды, хотя и блеснул интеллектом. Когда он в тот вечер откланялся Терезии, Жозефина Богарне осведомилась у подруги, кто был этот «невзглядный офицеришко». «Генерал Буонапарте!» - ответила Терезия.

У Наполеона первое впечатление от встречи с мадам Тальен было очень ярким и запомнилось ему на всю жизнь. Он вспоминал о ней и на острове Святой Елены: «Госпожа Тальен в то время была поразительно красива. Все охотно целовали ей руки и все, что было можно»^[343]. Оказавшись в то время не у дел, генерал Буонапарте зачастил в салон Терезии, возможно, с надеждой завязать выгодные и влиятельные знакомства. Но влекло его туда и «необычное для него очарование всех этих женщин, которые, как музы, окружали свою богиню и волновали неведомыми чувствами его корсиканское сердце»^[344]. «Женщины здесь повсюду - в театрах, на гуляньях, в библиотеках, - писал он в сентябре 1795 г. брату Жозефу. - В кабинете ученого можно встретить очаровательные существа. Здесь, только здесь они заслуживают того, чтобы встать у кормила власти. И поэтому мужчины до глупости влюблены в них. Они думают только о женщинах, живут только ими и ради них»^[345].

В те недели Наполеон еще верен своей Дезире и часто пишет ей. Когда, прочитав в одном из его писем, что рядом с ним в салоне мадам Тальен «за столом сидели не менее двадцати дам - целая женская компания!», Дезире заподозрила неладное, он ее успокаивал попрежнему любовно: «Вдали от моей нежной Евгении для меня, может, и существуют удовольствия, какие-то развлечения, но счастья нет и не будет. Так будем же наслаждаться жизнью вместе, моя милая подружка, нужно торопиться успеть быть счастливыми, ведь время летит, годы проходят, и наступает в конце концов старость. Твой дорогой друг на всю жизнь»^[346].

Наполеон действительно не шел в отношениях с Терезией Тальен дальше «каких-то развлечений». Сердце его перед ней не открылось. Напротив, сладострастная экстравагантность «Божьей матери Термидора» вызывала у него отторжение. Не зря, став мужем Жозефины Богарне, он запретил жене какое бы то ни было общение с прежней ее подругой и со всеми ее «музами», а еще позднее, в 1806 г., будучи уже императором и узнав, что Жозефина приняла Терезию у себя, написал ей из Берлина в страшном гневе: «Я запрещаю тебе всяческие отношения с мадам Тальен и не допускаю их ни под каким предлогом. Я не желаю и не принимаю никаких извинений. Если тебе не безразлично мое уважение и ты не желаешь быть мне неприятной, то никогда не преступай этого приказа. Она даже ночью является в твои покои! Запрети твоему привратнику впускать ее. Презренный человек^[347] женился на ней с ее восемью незаконными детьми (здесь Наполеон приписал Терезии лишнего ребенка. - Н. Т.). Я презираю ее теперь еще больше, чем прежде. Раньше она была славной девкой, теперь стала отвратительно пошлой женщиной»^[348].

Именно под впечатлением всего увиденного в салоне Терезии Тальен Наполеон, став консулом, пуритански упорядочил нравы при своем дворе. «В стенах Тюильри, - читаем о нем у Гертруды Кирхейзен, - он хотел видеть только порядочных и приличных женщин. Первое, чем он это доказал, была более приличная мода, введенная им для двора. Настал конец всем мифологическим фантазиям дам, трико телесного цвета были изгнаны, и формы тела, как бы они ни были прекрасны, должны были скрыться под платьем»^[349].

Ну а пока идет пятый час утра 13 вандемьера (5 октября) 1795 г., и Поль Баррас в разговоре с Тальеном делает вывод: спасительную для государства роль его «сабли» может сыграть только генерал Буонапарте. Баррас велел разыскать его, и тот предстал перед ним почти моментально (то ли из театра, то ли из «хижины» мадам Тальен). Баррас рассказал ему о положении дел и предложил пост второго, после себя, командующего войсками Конвента. Наполеон взял паузу: «Дайте подумать». «Даю, но не больше трех минут!» - заявил Баррас и ждал, не сходя с места. О чем думал в те минуты Наполеон? Не о том ли, как он отказался от руководства карательной операцией в Вандее? Не предлагают ли ему вновь жандармскую роль? Но, должно быть, он рассудил, что теперь речь идет не о том, чтобы подавить очередной бунт, на кону - судьба Республики. «Я согласен», - сказал он через три минуты и - взялся за дело.

Очевидцы вспоминали о поразительной энергии, с которой Наполеон в считаные часы «распутал хаос» Вандемьера. «Он изумил всех своею активностью, - свидетельствовал капитан, а позднее генерал и барон империи П. Ш. Тьебо, будущий герой битвы при Аустерлице, - казалось, он был вездесущ: только что исчезал в одном месте, как появлялся в другом; изумлял еще больше краткостью, ясностью и быстротой своих распоряжений, в высшей степени повелительных; наконец, верность его диспозиции сначала поразила, а потом восхитила всех»^[350]. Баррас только наблюдал за ним, всецело доверившись его интеллекту.

Положение Конвента в те часы было критическим. По разным данным, роялисты подняли на мятеж от 24 до 40 тыс. человек разной боеспособности (здесь были и вооруженные чем попало обыватели, и батальоны национальной гвардии, и какая-то часть войск парижского гарнизона)^[351]. Конвент смог противопоставить им не более 6,5 тыс. «довольно сомнительных» (по точному выражению Д. С. Мережковского) воинов, в помощь которым были даже «выпущены из тюрем самые опасные террористы»^[352], т. е. радикальные, якобински настроенные республиканцы, для которых роялизм был самым ненавистным врагом.