Читать книгу - "Еврейский вопрос Ленину - Йоханан Петровский-Штерн"

Но если такое видение Ленина глазами русского почвенника большевикам вполне подходило, Клюев как поэт был им совершенно чужд: в 30-е гг. он был арестован, сослан и расстрелян по ложному обвинению в антисоветской пропаганде.^[151]

Тем не менее квазирелигиозное клюевское изображение Ленина прочно утвердилось в советской поэзии 1930–1970-х гг. Илья Авраменко, Семен Олендер, Николай Браун и Михаил Исаковский воспевали корневые русские черты Ленина: его любовь к русской природе, к необъятным российским просторам, его глубоко русское правдолюбие.^[152] Советские поэты наперебой русифицировали Ленина. Николай Майоров изобразил Ленина русским мессией, воспламенявшим в сердцах людей эсхатологические мессианские упования. Алексей Сурков писал о нем: «Со дня его рождения — навеки / Бессмертной стала русская земля». Михаил Луконин называл Ленина «сыном России». Александр Гатов ликовал, что Ленин — «русский». В годы войны Николай Тихонов патриотически поднимал «знамя Ленина» над «русскими полками».^[153] Попытка «обрусить» Ленина проявилась также в том, что теперь его картавость, его очаровательное грассирование исчезло с его литературных портретов — наоборот, акцент теперь ставился на его ярко выраженные скулы. Характерная картавость вызывала ассоциации с неправильным классом и с неправильной этнической принадлежностью (интеллигенцией и евреями), в то время как скулы выразительно указывали на пролетарские корни и евразийское происхождение.

Тщательно русифицируя Ленина, партийные власти также принимали меры, чтобы скрыть его этническую принадлежность. Институт марксизма-ленинизма запретил отдельным лицам и институтам публиковать документы о жизни Ленина без разрешения сверху. Документы, обнаруженные Елизаровой-Ульяновой, были признаны секретными, убраны в особую папку и отосланы в архив Центрального комитета, филиал Института марксизма-ленинизма. Книги и брошюры, содержавшие предварительные сведения о семействе Бланков, так никогда и не вышли из печати, не попали в книжные магазины или, наоборот, были изъяты из библиотек. Материалы для биографии Ленина, собранные в 1925 г. Александром Аросевым, знавшим о находках Елизаровой-Ульяновой, прошли строжайшую цензуру в Институте марксизма-ленинизма и появились без упоминаний о еврейских корнях Бланков. Тщательно документированная монография Ильи Зильберштейна «Молодой Ленин в жизни и за работой. По воспоминаниям современников и документам эпохи», уже находившаяся в 1929 г. в типографии, была конфискована и весь тираж (кроме двух-трех экземпляров) уничтожен. Западные публикации о генеалогии Ленина (вместе со многими другими публикациями о русских революционерах и социал-демократическом движении) направлялись прямиком в спецхран, куда доступ был открыт только тщательно отобранным и идеологически выдержанным исследователям, умеющим держать язык за зубами и произносить вслух только то, что дозволено.

Заткнуть рты дисциплинированным членам партии не представляло труда. Но остановить независимых от номенклатуры энтузиастов и поклонников Ленина, настойчиво искавших информацию о предмете их поклонения, было практически невозможно. В середине 30-х гг. тогдашняя литературная знаменитость Мариэтта Шагинян занялась разгадкой тайн ленинской генеалогии. Шагинян была неслыханно амбициозной, энергичной и плодовитой писательницей, и ее интеллектуальные достижения могли посрамить самых одаренных ее современников. В начале XX в. она была участницей антропософского общества, читала Рудольфа Штейнера, изучала эллинистическую философию и латинских отцов церкви, увлекалась идеями православного философа Сергея Булгакова.

Шагинян писала декадентские стихи, наполненные восточными мотивами, красочной эротикой и самопознанием сократического толка. Ее связывала долгая дружба с поэтами Серебряного века, такими как Валерий Брюсов, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский и Марина Цветаева. Шагинян дружила с композитором Николаем Метнером и посвятила первую книгу стихов Сергею Рахманинову. В 1910-е гг. она училась в Гейдельбергском университете, с головой погружаясь в немецкую идеалистическую философию. Философские штудии придали ее романтической экзальтации и мистицизму особую одухотворенность, после чего ее вполне логично бросило в объятия большевистской революции.^[154]