Читать книгу - "Мифы и легенды народов мира. Древний Египет. Месопотамия - Людмила Ильинская"

Многие фразы в этих речах построены на игре созвучий. Египтяне не только считали, что нагромождения созвучий — это красиво (в отличие от нас: для нас фраза типа «заросли растений выросли выше роста рослого подростка» была бы свидетельством полной стилистической глухоты автора), но, при их вере в магию и творческую силу слова, произнесенного вслух, речь, насыщенная созвучиями, казалась им более мудрой, глубже аргументированной, а стало быть, более убедительной и действенной. Именно из-за обилия созвучий перевод, рассчитанный на массового читателя, приходится делать стихотворным.

В квадратные скобки заключены фрагменты, отсутствующие в подлиннике и добавленные для лучшего понимания текста. Жирным курсивом выделены фразы, которые в папирусе написаны красной краской. Поселянин, главный персонаж повести, в буквальном переводе — «полевой», то есть крестьянин-земледелец. Соляное Поле — оазис в западной части Дельты, современный Вади Натрун. Ненинисут, куда направляется поселянин, — город южнее Дельты и западней главного русла Нила; в конце III тысячелетия до н. э. — столица Египта. Богом-покровителем города считался Херишеф (он упоминается в повести) — мужчина с головой овна; греки отождествляли его с Гераклом — отсюда греческое название города Гераклеопо́ль.

Был человек по имени Ху-н-Инпу — «Анубисом хранимый», поселянин из Соляного Поля. У него была жена; она носила имя «Возлюбленная» — Мерет. И однажды сказал своей жене тот поселянин: «Послушай, собираюсь я спуститься^[68] в Египет, чтоб оттуда для детишек продуктов принести. Так что — ступай, отмеряй ячменя мне; он — в амбаре: остатки прошлогоднего зерна».

[Запасы их совсем уже иссякли: лишь восемь мер^[69] жена набрать сумела.] Две меры он отмерил ей обратно, тот поселянин, и сказал жене: «Вот две ячменных меры в пропитанье тебе с детьми твоими. Мне же сделай из остальных шести — хлебов и пива на каждый день. Я этим проживу».

И вот в Египет этот поселянин отправился, ослов своих навьючив растениями, солью, древесиной и шкурами свирепых леопардов, и волчьим мехом; а еще — камнями, растений благовонных семенами да голубями и другою птицей^[70] поклажа та наполнена была. Все это были Соляного Поля различные хорошие дары.

Шел поселянин, направляясь к югу, — в ту сторону, где город Ненинисут. Достиг он вскоре области Пер-Фефи, что севернее Ме́денит^[71]. И там — там встретил поселянин человека, на берегу стоявшего. Он имя носил Джехутинахт — «Силен бог Тот»; он сыном приходился человеку по имени Исери. Оба были людьми распорядителя угодий вельможи Ренси, сына Меру^[72].

Этот Джехутинахт, едва лишь он увидел ослов, которых поселянин гнал, [и всю великолепную поклажу], как в его сердце алчность загорелась, и [сам себе] сказал Джехутинахт: «Эх, вот бы мне изображенье бога^[73] с такою чудодейственною силой, чтоб удалось мне с помощью той силы добро у поселянина отнять!»

А дом Джехутинахта находился у тропки, что вдоль берега тянулась. Узка дорожка там, не широка: набедренной повязки вряд ли шире; обочина ее — вода речная, а по другую сторону — ячмень.

И приказал Джехутинахт холопу, его сопровождавшему: «Иди-ка и принеси мне полотно льняное из дома моего». И тотчас ткань доставлена была Джехутинахту. Он тут же расстелил ее на тропке [ни обойти ее, ни перепрыгнуть]: один конец — в ячменные колосья, другой, где бахрома, — на воду лег.

Все люди той дорогой беззапретно могли ходить. И поселянин тоже спокойно шел. Как вдруг Джехутинахт его окликнул: «Эй, поосторожней! Смотри не потопчи мои одежды!»

Ему на это молвил поселянин: «Что ж, поступлю я, как тебе угодно. Мой верен путь. [Другой дороги нету, и — выхода мне нет, коль путь закрыт]^[74]». И он поднялся выше по обрыву.

Тогда Джехутинахт прикрикнул грозно: «Что ты собрался делать, поселянин? Иль мой ячмень тебе доро́гой будет?»

Ему сказал на это поселянин: «Мой верен путь. [Другой дороги нету, и — выхода мне нет, коль путь закрыт.] Обрывист берег — не взойти на кручу, а здесь — ячмень встал на пути стеною, дорогу же ты нам переграждаешь одеждами своими… Может, все же ты дашь пройти нам по дороге этой?»

Но только речь закончил поселянин, — один из тех ослов, [которых гнал он], стал поедать ячменные колосья и полный рот колосьями набил. И тут Джехутинахт вскричал: «Смотри-ка! Осел твой жрет ячмень!.. Что ж, поселянин, за это я беру его себе. Отныне будет он топтать колосья во время молотьбы^[75], [а не на поле]».

Промолвил поселянин: «Путь мой верен, [и не было мне выхода иного]: дорога здесь — одна, но ты ее мне преградил. Вот почему повел я ослов другой дорогою — опасной: [ведь там ячмень! Ослы его не могут, увидевши, не съесть; они ж — ослы, они не разумеют, что — запретно!] И вот теперь осла ты отбираешь за то, что рот колосьями набил?.. Но я — учти! — я знаю, кто владыка усадьбы этой: вся она подвластна начальнику угодий, сыну Меру — вельможе Ренси. Он — учти! — карает грабителя любого в этих землях до края их!.. Неужто буду я в его поместье собственном ограблен?!»

Джехутинахт сказал: «Не такова ли пословица, что повторяют люди: мол, произносят имя бедняка лишь потому, что чтут его владыку?.. Я говорю с тобою. Я!! А ты начальника угодий поминаешь!»

Схватил он тамарисковую розгу зеленую — и отхлестал нещадно все тело поселянина той розгой; ослов забрал, увел в свою усадьбу.

И поселянин громко разрыдался: так больно ему было от побоев и так коварно поступили с ним!

Тогда Джехутинахт сказал [с угрозой]: «Не возвышай свой голос! Ты ведь рядом с обителью Безмолвия Владыки!^[76]»

Но поселянин молвил: «Ты не только меня избил и все мои пожитки себе присвоил, — ты еще намерен все жалобы из уст моих забрать, замкнуть мне рот!.. Безмолвия Владыка, верни мне мои вещи, дабы криком мне больше не тревожить твой покой!»

И десять дней подряд тот поселянин стоял и умолял Джехутинахта вернуть ему добро. Но не внимал он.

И поселянин в город Ненинисут, на юг пошел, чтоб с просьбой обратиться к вельможе Ренси, сыну Меру. Встретил он Ренси у ворот его усадьбы, когда тот выходил и вниз спускался, чтоб сесть в свою служебную ладью, — а та ладья принадлежала дому, в котором правосудие вершится.

И поселянин вслед ему воскликнул: «Ах, если бы дозволено мне было возрадовать твое, вельможа, сердце^[77] той речью, что хочу тебе сказать! [Но знаю: тебе некогда, ты занят], — так пусть ко мне придет твой провожатый, любой, что сердцу твоему угоден: [ему свою поведаю я просьбу] и с этим отошлю к тебе обратно».

И по веленью сына Меру Ренси направился его сопровожатый, который был его угоден сердцу, которому он доверял всех больше.

Дом зажиточного египтянина