Читать книгу - "Октавиан Август. Крестный отец Европы - Ричард Холланд"

Еще Панса добавил, что и он сам, и Гирций подчинились решениям сената не для того, чтобы по воле оптиматов покончить с Антонием, а чтобы осуществить собственные цели: заставить бывшего консула вернуться к союзу с Октавианом. Таково желание всех, кто, подобно самим консулам, считает для себя делом чести выплатить долг благодарности по отношению к Цезарю.

Предупредив молодого человека, что командиры в его новых легионах шпионят в пользу сената, Панса, уже почти на последнем издыхании, скорее всего при свидетелях, вернул Октавиану командование над двумя легионами, отнятыми у него ранее, а также над теми, которые он сам пожелает.

Нельзя считать доказанным, что подобный разговор, описанный древними историками, и в самом деле имел место по той же причине, по которой следует с осторожностью относиться к «дословной передаче» в их трудах политических выступлений — это лишь технический прием, используемый для увеличения объема повествования. Однако как раз это сообщение греческого историка Аппиана звучит по своей сути вполне правдоподобно; его можно принять как изложение мотивов и фактов, пусть даже конкретные слова выдуманы много позже описываемых событий.

Затянувшаяся агония Пансы тоже работала на Октавиана — ведь умри Панса сразу, Децим Брут от имени сената мог взять под командование все войско или его часть. Децим занимал более высокое положение — и как наместник провинции (наместничество его по настоянию Цицерона недавно подтвердил сенат), и как консул-десигнат на следующий год. Он не мог сразу броситься в погоню за Антонием: его солдаты ослабли от голода и давно не тренировались. Конницы у них не было, потому что коней пришлось съесть. Потому-то Децим поспешил в Бононию посоветоваться с Пансой, который, насколько Децим знал, был главнокомандующим. Новость о смерти консула он услышал уже в пути.

Децим надеялся, что Панса прикажет Октавиану с войском догнать Антония и помешать ему соединиться с Лeпидом, но, когда он встретился с Октавианом, юноша уже принял постоянное командование над всем консульским войском и не намеревался помогать одному из убийц своего приемного отца. Отныне это было не в интересах Октавиана, особенно после того, что рассказал ему Панса. Ведь теперь именно он, а не Антоний и не Децим, командовал самой большой в Италии армией — восемь легионов — даже после того, как расстался с некоторыми частями, в чьей преданности сомневался. Тщетно Децим убеждал Октавиана, что если действовать быстро и превосходящими силами, то можно отрезать Антония от возможных союзников и лишить его надежды на получение продовольствия — и таким образом заставить сдаться без боя.

Децим больше всего опасался, что если Антоний успеет соединиться с Лепидом, то оптиматам снова придется вести гражданскую войну и теперь военные действия не сведутся к ограниченному региону на севере Италии. Он быстро понял: Октавиан, не слишком распространяясь о своих намерениях, пересмотрит план действий, а Антония придется догонять самому. К тому времени, когда Децим мог начать погоню — в его распоряжении было три не полностью еще оправившихся легиона, — Антоний опережал его на два дня.

Децим, хотя и успел увидеть убегающего противника, пошел по неверному следу, оставленному конными частями Антония, которые тот именно с такой целью и послал.

Меньше чем через неделю вести о позорном бегстве Антония от Мутины достигли Рима, и среди сенаторов-оптиматов воцарилось ликование. Они победили! Или так думали. Хотя сенаторы и проголосовали благополучно за торжественные похороны для обоих консулов, они как-то позабыли о том, что их гибель изменила соотношение сил Октавиана и Децима. Сенат назначил Дециму триумф и передал ему верховное командование над консульским войском. Октавиан остался в стороне. Цицерон пытался убедить сенат, что молодого человека следует удостоить хотя бы овации — чести гораздо меньшей, чем триумф, — но, к несомненному удовлетворению отсутствовавшего Брута, предложение не прошло. Брут полагал — и недвусмысленно выражал это мнение в письмах к Цицерону и Аттику и, вероятно, другим своим единомышленникам в Риме, — что Октавиан уже и так получил слишком много почестей и предлагать ему еще — значит проявлять опасное раболепство.

Самым недальновидным решением сената стала отмена прежнего постановления — заплатить тем войскам Октавиана, которым были обещаны крупные вознаграждения за дезертирство от Антония. Сенаторы вдвое уменьшили сумму выплат, не потрудившись объяснить солдатам причину. Причина, возможно, заключалась в нехватке денег, вызванной сокращением некогда огромного потока налогов из восточной, более богатой части страны, потока, который теперь шел в сундуки Брута и Кассия. Далее, в пику Октавиану, сенат отказался выплачивать вознаграждение и всем прочим его войскам — шаг, явно рассчитанный на то, чтобы вызвать разногласия между служившими под началом Октавиана легионами и таким образом ослабить его авторитет. Уменьшенное же вознаграждение обещали выплатить непосредственно солдатам через специальную комиссию, в которую не было доступа ни Октавиану, ни Дециму.

Оптиматы не только сбросили со счетов Октавиана, они поступили куда суровее по отношению к Антонию. Полагая, что поимка и казнь экс-консула — лишь вопрос времени, они набрались смелости и объявили его в сенате врагом государства. Им даже в голову не пришло, что старый враг сможет отомстить за это последнее унижение. Ведь Антоний был гораздо удачливей и умней, чем им казалось. За время долгого отступления у Антония прибавилось три свежих легиона, набранных ранее его офицером Вентидием. Вентидий не успел привести их вовремя к Мутине, зато теперь они пригодились вдвойне.

Изможденные люди Антония вышли на побережье примерно в тридцати милях от Генуи, на современную итальянскую Ривьеру. Отсюда они прошли уже не столь трудными тропами по Французской Ривьере и приблизились к городу Юлиев Форум (современный Фрежю). Здесь, на равнине, сформированной извилистой рекой Аргентей, они раскинули лагерь — в нескольких милях от штаба Лепида. Лепид не предложил им никакой помощи. Он знал, какое бедствие свалилось на бывшего союзника, и предпочел бы его прогнать. Лепиду не хотелось сражаться с победоносной консульской армией, если ее, как он предполагал, поддержат семнадцать легионов под командованием его свояков Брута и Кассия.

Антоний оказался вполне на высоте. В официальном гостеприимстве ему отказали; Антония тайком пропустил в лагерь его старый товарищ. Экс-консул пришел один, без оружия, грязный и небритый. Воины собрались вокруг него — вначале просто из любопытства. Некоторые служили под его командованием в Галлии. Антоний считался лучшим в Риме полководцем, несмотря на поражение под Мутиной. Он говорил с солдатами мужественно, и они не остались равнодушны. Прежде чем Лепид сообразил, что происходит, сотни солдат уже пообещали Антонию поддержку и еще тысячи собирались последовать их примеру. Когда среди шумной толпы легионеров Антоний и Лепид встретились лицом к лицу, Лепид еще пытался сделать хорошую мину. Полководцы обменялись дружеским приветствием. К вечеру Антоний уже стал хозяином положения и принял командование над войском, которое добавил к своему, великодушно назначив недавнего соперника на должность заместителя.

Снова близилась гражданская война — как и предсказывал Децим. Он написал Цицерону письмо, в котором обвинял Октавиана, что тот не захотел выполнить его требования. Этого мальчишку ничего не заставишь делать, жаловался Брут, ему нельзя приказать.