Читать книгу - "Леонид Андреев - Наталья Скороход"

«Мне всегда казалось, что наша дружба или вражда не есть только наше личное дело», — спустя много лет напишет Леонид Андреев человеку, который уже после его смерти пришел к мысли, что Леонид Николаевич был, в сущности, «его единственным другом». Для Андреева Горький, тогда — Алексей Максимович Пешков, — был если не единственным, то уж наверняка первым настоящим другом. Леонид Николаевич прав: их отношения — сюжет, по меньшей мере, для большого рассказа или повести. И первая часть этой повести, безусловно, могла быть названа — «Мой старший брат».

Как писатель Горький начинал с романтизма, его первые рассказы и поэмы созданы во славу силы ницшеанского сверхчеловека и изрядно раскрашены «золотыми крапинками звезд», «кроваво-красным диском луны», «черными ямами щек» и «изрезанными морщинами лицами» и т. п. Но к концу века начинающий писатель, находясь под сильнейшим влиянием Льва Толстого, окончательно уверовал в то, что реалистический путь в литературе есть единственно верный и — как пишут порой в характеристиках освобождаемых из мест заключения — «твердо встал на путь исправления». Будучи не только способным беллетристом, но и талантливым читателем, Горький, как мы помним, первым из «писательской братии» отметил Андреева и по собственной инициативе стал «протежировать» новый талант, а через полтора года сам инициировал переписку с этим «новичком» от литературы. «Милостивый государь! Не раз перечитывая Ваши талантливые рассказы, полные такой художественной правды, я намеревался письменно выразить Вам свою благодарность за те хорошие минуты, которые Вы доставили мне и моей жене своими строками». Интересно, что в первом, посланном еще на адрес «Курьера» с припиской «Леониду Андрееву, автору „Ангелочка“» письме Горький просит в сущности незнакомого ему человека прислать свою фотографию: «Я бы поместил ее в альбом рядом со своими любимыми писателями». К тому же в письмо была вложена «юношеская повестушка» Горького «Выход» — «маленькая книжечка с надписью: „Любимому художнику слова Леониду Андрееву от автора на память о частой ‘безвыходности’ среднего русского человека“»^[151] — 10 января 1900 года это письмо Андреев целиком перенес в свой дневник.

Личное свидание двух «средних русских» устроилось через два месяца — в марте 1900 года. Сначала Горький послал Андрееву доброго вестника: редактор популярнейшего «Журнала для всех», куда Алексей Максимович «сосватал» Андреева и тот напечатал там «Петьку на даче», а потом и множество других рассказов: «Миролюбов наговорил много комплиментов и предлагал аванс… На следующий день, 12-ого я на вокзале познакомился с Максимом Горьким и четверть часа беседовал с ним»^[152]. А вот и взгляд Горького на эту, первую, встречу: «Одетый в старенькое пальто-тулупчик, он напоминал актера украинской труппы. Красивое лицо его показалось мне малоподвижным, но пристальный взгляд темных глаз светился той улыбкой, которая так хорошо сияла в его рассказах и фельетонах… Не помню его слов, но они были необычны, и необычен был строй возбужденной речи. Говорил он торопливо, глуховатым, бухающим голосом, простуженно кашляя, немножко захлебываясь словами и однообразно размахивая рукой, — точно дирижировал. Мне показалось, что это здоровый, неуемно веселый человек, способный жить, посмеиваясь над невзгодами бытия. Его возбуждение было приятно. — Будемте друзьями! — говорил он, пожимая мою руку. Я тоже был радостно возбужден»^[153].

Лично меня немного задевает, что Горькому наш герой — красавец и «герцог» — напомнил «актера украинской труппы». Возможно, такая подчеркнуто ироническая коннотация была вызвана горечью дальнейших разочарований. На Андреева же это свидание произвело самое серьезное впечатление, в дальнейшем он посылает Горькому практически все свои рассказы и до поры до времени терпеливо сносит его не всегда лицеприятные суждения, часто следует советам «старшего» товарища. «Лучший ваш рассказ „Баргамот и Гараська“ — сначала длинен, в середине — превосходен, а в конце вы сбились с тона»^[154], — пишет Горький, и Андреев покорно вычеркивает из рассказа последний эпизод и далее всегда и везде печатает его в этой, сокращенной редакции. Но — какой бы строгой ни была «дружеская критика», Горький безусловно считал Андреева в те годы талантливым писателем. Степан Гаврилович Петров, писавший под псевдонимом Скиталец, — еще один литературный протеже Горького, воспроизводит целый эпизод из ранних встреч двух писателей: «Талантище! — сказал после его ухода Горький. — И умен при этом. По-моему, настоящий талант всегда бывает немножко глуповат, а этот — умен, знает себе цену, большим писателем будет!»^[155]

Горький вводит Андреева в круг московских писателей, конечно же близких по духу самому Буревестнику. В Москве таковых притягивали литературные «Среды», основанные Николаем Дмитриевичем Телешовым — коренным москвичом и весьма средним, склонным к бытописательству беллетристом. А вот организационные качества Телешова — он происходил из известной купеческой семьи — были достойны самых высоких похвал. Более десяти лет просуществовал в Москве организованный им литературный кружок, и этот круг стал и первым профессиональным союзом, и еще одним литературным университетом для начинающего Андреева. Каждую среду писатели собирались в доме гостеприимного Телешова, читали и обсуждали одно или несколько новых произведений участников кружка, разумеется, каждое собрание заканчивалось торжественным ужином. В начале века, как вспоминал Вересаев, в телешовском кружке участвовали «Юлий и Иван Бунины, А. С. Серафимович, И. А. Белоусов, В. А. Гольцев, Сергей Глаголь (С. С. Голоушев, художественный критик), С. А. Найденов и др. При приездах своих в Москву бывали Чехов, Короленко, Горький, Куприн, Елпатьевский, Чириков…». Викентий Вересаев, близко знавший и Андреева, и его коллег по «Средам», удивлялся органичному и быстрому вхождению Андреева в круг московских реалистов: «Для меня всегда было загадкою, почему Андреев примкнул к „Среде“, а не к зародившемуся в то время кружку модернистов (Брюсов, Бальмонт, Сологуб, Мережковский, Гиппиус и пр.). Думаю, в большой степени тут играли роль, с одной стороны, близкие личные отношения Андреева с представителями литературного реализма, особенно с Горьким, с другой стороны — московская пассивность Андреева, заставлявшая его принимать жизнь так, как она сложилась»^[156]. Мне все же кажется, что крайне неуверенный в своих силах Леонид, по его собственному выражению, «распускался как роза» от любой похвалы и крайне болезненно переживал критику. Ласковое и хлебосольное телешовское сообщество очень понравилось начинающему беллетристу, впоследствии назвавшему «Среды» своим «литературным детством». О первом «явлении» Андреева на «Средах» подробное свидетельство оставил сам Телешов. Позволю себе привести фрагмент его воспоминаний, где тот подробно описывает, как вошел наш герой в свою первую литературную среду. «Вскоре после этого Горький приехал в Москву и в первую же „Среду“ привез к нам Андреева. Это был молодой человек с красивым лицом, с небольшой бородкой и черными длинными волосами, очень тихий и молчаливый. Одет он был в пиджак табачного цвета.