Читать книгу - "Александр Беляев - Зеев Бар-Селла"

В ту ночь приснилось мне, что я на дне морском… Мне был отраден мрак безмолвный; Бродил я ощупью, и волны, И солнце, и земля казались дальним сном. Я глубиной желал упиться И в сумраке навек забыться, Чтоб вечность обмануть. Вдруг побелел песок, И я заметил, негодуя, Что понемногу вверх иду я, И понял я тогда, что берег недалек. Хотелось мне назад вернуться, Закрыть глаза и захлебнуться; На дно покатое хотелось мне упасть И медленно скользить обратно В глухую мглу, но непонятно Меня влекла вперед неведомая власть. И вот вода светлее стала, Поголубела, замерцала… Остановился я: послышался мне гул; Он поднимался из-за края Широкой ямы; замирая, Я к ней приблизился, и голову нагнул, И вдруг сорвался… Миг ужасный! Стоял я пред толпой неясной: Я видел: двигались в мерцающих лучах Полу-скелеты, полу-люди, У них просвечивали груди, И плоть лохмотьями висела на костях, То мертвецы по виду были И все ж ходили, говорили, И все же тайная в них жизнь еще была. Они о чем-то совещались, И то кричали, то шептались: Гром падающих скал, хруст битого стекла… Я изумлен был несказанно. Вдруг вышел из толпы туманной И подошел ко мне один из мертвецов. Вопрос я задал боязливый, Он поклонился молчаливо, И в этот миг затих шум странных голосов… «Мы судим…» — он сказал сурово. «Мы судим…» — повторил он снова, И подхватили все, суставами звеня: «Мы многих судим, строго судим. Мы ничего не позабудем!» — «Но где ж преступники?» — спросил я. На меня взглянул мертвец и усмехнулся, Потом к собратьям обернулся И поднял с трепетом костлявый палец ввысь. И точно сучья в темной чаще, Грозой взметенные летящей, — Все руки черные и четкие взвились, И, угрожая, задрожали, И с резким лязгом вновь упали… Тогда воскликнул он: «Преступники — вон там, На берегу страны любимой, По воле их на дно сошли мы В кровавом зареве, разлитом по волнам. Но здесь мы судим, строго судим И ничего не позабудем… Итак, друзья, итак, что скажете в ответ, Как мните вы, виновны?» И стоглагольный, жуткий, ровный, В ответ пронесся гул: «Им оправданья нет!»^[173]

Впрочем, и противник оказался не более приличен: выбитые из Ялты татарские кавалеристы принялись за истребление местных греков…