Читать книгу - "Странный век Фредерика Декарта - Ирина Шаманаева"

Фредди чувствовал себя самозванцем, но ничего не мог поделать – слишком сладким был этот яд лжепризнания. После всех пережитых бурь, когда он узнал, что он вовсе не Мюррей, лет в семнадцать он наконец успокоился, помирился и с родным, и с названым отцом и нашел удобный способ соединить желаемое с действительным. В Ла-Рошели и в Париже со знакомыми отца Фредди не скрывал своего происхождения. Но в Англии и Шотландии он просто не мог чувствовать себя кем-то другим, кроме Фредерика Эштона, сына Джорджа Мюррея и внука полковника Мюррея. Он без запинки, не краснея, рассказывал родословную Мюрреев. Матери-иностранки тоже не стыдился: ее аристократическая польская и немецкая кровь придавала ему самому особое обаяние в глазах Бетси Оттербери. А по вечерам он брался за письмо в Ла-Рошель, но после первых строк откладывал перо и принимался считать, сколько людей на свете знают, что на самом деле он незаконнорожденный сын старого чудака-ученого. Ясно было одно: во Франции ему с новыми друзьями лучше было не появляться.

Восемнадцатого июля был день святого Фредерика, общие именины дяди и кузена. Двадцать первого июля день рождения праздновала моя мать, которую кузен очень любил и отовсюду привозил ей милые подарки. Он всегда отмечал эти праздники с нами – так повелось с первого лета, когда Фредди приехал в Ла-Рошель. Но в этом году традиция впервые была нарушена. Фредди даже забыл поздравить отца с именинами и опомнился, только когда сам получил от нас телеграммы. Наиболее здравомыслящий человек в нашей семье, Максимилиан Декарт, покачал головой: «Не пишет он никаких этюдов, бьюсь об заклад, просто гоняется за девчонками. Бездельник и шалопай». – «Так это же отлично, – ответил Фредерик. – Не надо брать пример с меня. Это я мог бы в его годы проторчать целый месяц в архивах и не заметить ни девушек, ни Италии».

Кузен все-таки заглянул к отцу на неделю в сентябре, когда его новые друзья уже вернулись в Англию и взяли с него обещание тотчас же нанести им визит.

Помню, что сначала моей жене, человеку очень чуткому, а потом и всему нашему семейству бросилась в глаза его непривычная рассеянность и скрытность. Раньше с его приездами в дом, можно сказать, врывался свежий ветер: кузен засыпал нас только что прогремевшими именами и названиями, рекламировал книжные новинки, насвистывал модные мотивчики, пересказывал светские сплетни, демонстрировал, какой фасон шляп носят в Лондоне и какие танцы танцуют в Париже. Он кружил в вальсе по гостиной мою хохочущую мать, говорил витиеватые комплименты Мари-Луизе, подбрасывал вверх малышку Мадо, хватал зазевавшегося черного кота Гинце (так его назвал дядя Фред в честь кота из «Рейнеке-Лиса») или кудлатого, тоже черного, беспородного и безымянного пса, и тот оглашал дом возмущенным лаем вдобавок к восторженному визгу Мадо и смеху Мари-Луизы и матери. Отец вынимал свои любимые, безумно дорогие «директорские» сигары – он неохотно делился ими даже со мной.

Фредерик и Максимилиан со временем словно бы обменялись сыновьями: я был гораздо ближе к профессору Декарту, а Фредди – к «дяде Максу». При своем кажущемся легкомыслии кузен был очень способен к точным наукам и технике и интересовался этим всерьез – настолько, насколько у него оставалось времени от множества других увлечений. Во время своих приездов он подолгу пропадал на верфи, привозил моему отцу из Лондона модели кораблей (отец их коллекционировал много лет), часами они вместе их рассматривали, разбирали, собирали, обсуждали разные технические подробности – больше никто в семье не мог поддержать разговоров на эту тему. Однажды они долго колдовали над каким-то рабочим чертежом отца, и кузен нашел способ упростить и удешевить всю конструкцию. Отец выписал ему щедрую премию и предложил упомянуть его имя среди разработчиков машины. Фредди отказался от славы, но деньги взял.

В последние годы профессор Декарт от него немного уставал. Приездам сына он радовался, но уже через полчаса пустых, по его мнению, разговоров начинал нетерпеливо поглядывать на дверь. Ему было скучно думать о том, чем бы занять молодого человека, которого больше всего интересовали танцы, спорт и девушки, и он предоставлял Фредди самому искать себе развлечения (с чем он успешно справлялся). Профессора Декарта в том году захватила новая книга, на этот раз об истории нашего рода. Он начал исследование с рассказа о найденном в часовне Реколетт письме ла-рошельского гугенота Антуана Декарта, бежавшего после отмены Нантского эдикта в Германию, и выдвинул гипотезу, не являлся ли этот человек предком бранденбургских Картенов. Фредерик изучал все связанное с Антуаном Декартом, в поисках следов этой семьи пропадал в библиотеке и в городском архиве, ездил по окрестным деревням, читал записи в церковных книгах. Когда я не был занят на службе и Мари-Луиза, беременная вторым ребенком, говорила, что дома справится без моей помощи, я проводил время с дядей Фредом. Мы отпускали Анриетту, и я сам помогал ему делать выписки. Дело шло веселее, и потом так приятно было сидеть где-нибудь в деревенском кабачке, попивая холодное вино. Именно тогда он больше всего вспоминал о своей жизни и во время этих часов отдыха рассказал мне почти все, что я сейчас пересказываю вам. Наверное, он был бы счастлив, если бы Фредди тоже составил нам компанию. Но Фредди все это было неинтересно. В ту осень он меньше всего хотел иметь что-то общее с Декартами.

Они расстались с очевидным облегчением. Фредди вернулся в Англию к своему проекту нового вокзала где-то в графстве Норфолк и к семейству лорда Оттербери. Спустя месяц он уже праздновал помолвку с Бетси.

А его отец в октябре 1906 года был награжден за свою «Неофициальную историю Ла-Рошели», выдержавшую к тому времени уже шесть или семь изданий, орденом «Академические Пальмы» – наградой, которая, как вы знаете, дается за особые заслуги перед французской культурой и языком.

После того как указ о награждении появился в правительственной газете и был перепечатан нашим местным «Курье де л’Уэст» с комментарием, составленным в самых цветистых выражениях, наш дом стал местом паломничества. Этого не ожидали ни мои родители, ни – меньше всех! – сам лауреат. Мать спешно переоборудовала гостиную в зал приема, для чего ей пришлось переменить занавески и убрать свое рукоделие, отцовские газеты и раскиданные по всей комнате игрушки Мадо. Она выставила на стол все шампанское, какое у нас было, и отправила служанку, мадам Клоди, в винную лавку за пополнением, сама же заняла пост на кухне. Время от времени, раскрасневшаяся и встрепанная, она появлялась в гостиной с новыми тарелками канапе. Виновник торжества весь день стоял у стола и принимал гостей, сияя улыбкой.

С поздравлениями явились не только его бывшие коллеги по лицею и нынешние сотрудники по историческому обществу, не только наш пастор, не только бывшие ученики, не только его друг детства Алонсо Диас с многочисленным семейством, не только его однокашник и многолетний мэр Ла-Рошели Гастон Монтань и весь комитет по городскому благоустройству в полном составе. Кардинал де Курсель не смог прийти лично, но в качестве его представителя поздравить профессора Декарта явился монсеньор Фуайо, настоятель главного городского собора Сен-Луи, тоже очень важный человек. Студенты-архитекторы из Пуатье, те самые, кого еще лицеистами профессор Декарт привлек к делам исторического общества и к реставрации ветшающих домов, приехали под вечер, ввалились в гостиную, слаженно спели латинский хорал «На камне том я здание воздвигну», а потом развернули свиток, разукрашенный как старинный пергамент, прочитали поздравление, которое начиналось обращением: «Великому Магистру славного ордена Хранителей города», и надели ему на шею импровизированную цепь этого ордена с металлическими бляхами, на которых были вычеканены силуэты главных городских достопримечательностей – Ратуши, Цепной башни, Фонарной башни, маяка. Да, за пятнадцать лет Фредерик Декарт проделал немалый путь от «инквизитора» до «Великого Магистра»!.. Одними из последних пришли родители моей жены, мсье инспектор и мадам Леблан, и принесли моему дяде охапку последних октябрьских хризантем из своего сада, и это поздравление тронуло его, кажется, сильнее других.