Читать книгу - "Идишская цивилизация. Становление и упадок забытой нации - Пол Кривачек"

До этого пункта все обычно: христианин привлекает еврея к суду за некоторое предполагаемое оскорбление. Однако интересно описание предмета спора художником, иллюстрировавшим манускрипт. Зюскинд представлен как самый важный персонаж сцены; слегка отделенный от других, он изображен как красивый бородатый человек в красивом синем плаще с горностаевым воротником, одетый так же роскошно, как сам епископ, а его «еврейская шляпа» украшена золотым листом, напоминающим посох епископа. Здесь изображен не униженный и виновный отрицатель Иисуса, а достойный, почтенный и уважаемый еврейский член епископского двора, равный своему патрону.

Картина находится в поразительном контрасте с собственным описанием себя Зюскиндом в одном из стихотворений, где он сетует, что знатные люди не отдают ему должного:

Конечно, я покину ваши ворота

С моим искусством пения.

Господа не жалуют меня дарами.

Я улечу прочь от их двора,

Я отращу длинную бороду

Из седых волос.

С этой поры я буду жить

Как старый еврей.

Мой плащ будет длинным,

Мой лоб будет скрыт шляпой,

Моя походка будет робкой,

И я редко буду петь придворные песни,

Потому что господа отказывают мне в щедрости[103].

Исследователи не едины во мнении, был Зюскинд на самом деле евреем, или он воспользовался еврейской маской для иронических комментариев по поводу коммерциализации искусства, непостоянства публики и изоляции поэта, переставшего быть популярным[104]. Конечно, представление себя в виде робкого еврея согласуется с модной жалостью к себе придворных певцов, известных как миннезингеры (от Minne, средневекового немецкого слова, обозначающего «любовь»), которые, как французские труверы и провансальские трубадуры, обычно пели о своей отчаянной, безответной страсти к недостижимым благородным дамам. Был ли Зюскинд на самом деле евреем или нет, неизвестно, в орнаментированном инициале рукописи первая буква его первого стихотворения (W) изображена в переплетении со странной человекоподобной птицей в «еврейской шляпе», но его язык совершенно не отличается от того немецкого, на котором писал бы нееврей в начале XIII века.

В поисках первой подлинно еврейской версии немецкого языка (не будем брать в расчет маргиналии на полях рукописей ивритской Библии) мы должны будем отсчитать еще примерно полвекан азад, чтобы обнаружить озорной стишок, записанный в молитвеннике из Вормса 1271 года:

Gut tak im betage

Shewer dis machazor

in beth hakneset trage!

Хорошего дня удостоится тот,

Кто этот махзор в синагогу несет.

Здесь мы уже находим некоторые типичные характеристики позднейшего идиша: легкий славянский привкус конструкций (отражение ивритского ше, славянского že и немецкого wir в слове, обозначающем относительное местоимение «кто») и использование двух ивритских слов для обозначения специфических еврейских религиозных понятий: махзор – сборник молитв для праздников и бет ха-кнессет – буквально «дом собраний», довольно официальное название синагоги (сегодняшний еврей, говорящий на идише, скорее употребил бы слово шул (буквально «школа»), но, конечно, это слово не подошло бы к размеру стиха).

И легкий размер кажется более подходящим к идишским вкусам того времени, судя по дошедшим до нас примерам из ранней идишской литературы. Например, повесть XII века «Отец наш Авраам» («Авраам авину») пересказывает историю патриарха в любимом размере баллады.

Авраам готов покинуть дом своего отца:

Он неспешно поднялся,

Он вышел из дома,

Он повернулся спиной

К двери своего отца[105].

Ему сказали, чтобы он отнес идолов своего отца в мешке на базар.

Он забросил мешок за спину,

Он отправился в поля,

Он начал жестоко

Проклинать идолов[106].

«Отец наш Авраам» – это лишь один из многих ранних идишских переложений известных библейских сюжетов. В уже упоминавшемся здесь Кембриджском документе, найденном на чердаке каирской синагоги, мы обнаруживаем истории Иосифа Праведного и Моисея. Это не просто переводы на народный язык, но оригинальные пересказы, полные остроумия и даже отчасти lése-majesté[107], их язык далек от тяжелого скучного языка современных им христианских аналогов наподобие «Ормулума» – среднеанглийского переложения христианских Евангелий, представляющего собой 20 000 строк неуклюжих стихов. Идишские пересказы написаны живым повседневным разговорным языком, языком улицы, деловых отношений, пивных и даже хлевов.

В последующие несколько столетий на еврейском немецком был написан обширный корпус сочинений, многие из которых использовали бойкую метрическую структуру народной поэзии своего времени. Существовали широко известные рассказы на библейские темы, такие, как «Связывание Исаака», «Эстер при персидском дворе», переложения Книги Царств («Мелохим-бух») или Книги Самуила («Шмуэл-бух»). Последний текст, размером сопоставимый с «Песнью о Нибелунгах», был написан женщиной, блестяще образованной Литте из Ратисбона. Вершиной этого жанра является «Цена у-рена» (на иврите «Цеена у-реена»), написанная в XVII веке раввином Яковом бен Исааком Ашкенази из Янова, идишская версия некоторых частей Библии, изложенная живым народным стилем, насыщенная пословицами, анекдотами, комментариями и назиданиями, подобранными и переведенными из тысячелетней литературы на иврите. Книга выдержала более двухсот изданий и публикуется до сегодняшнего дня – удивительное явление в книгопечатании.

Первоначально книга называлась «Тайтч Хумеш» («Немецкое Пятикнижие»), но первый издатель, заметив, что книга пользовалась особенной популярностью среди женщин, которые в большинстве своем не учились ивриту и для которых священные тексты были недоступны на их оригинальном языке, вынес на титульный лист библейскую фразу «пойдите и посмотрите» (цеена у-реена), обращенную к дочерям Сиона (Песн. 3:11). В намерения автора не входило ограничить круг читателей только женщинами; во введении говорится, что книга «предназначена, чтобы дать возможность мужчинам и женщинам <…> понимать слова Господа на простом языке».