Читать книгу - "Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917-1991 - Наталия Лебина"

Брачные институции и обряды: «советскость» и традиционность

Аббревиатура «ЗАГС» – несомненное порождение советского времени³¹⁴. В этой лексической единице есть некая филологическая загадка, а именно превращение акронима, означающего действие (запись актов гражданского состояния), в понятие институционального смысла («пойти в ЗАГС»). Существительное «ЗАГС», таким образом, соединяет в себе документально-правовую и пространственно-ритуалистическую стороны оформления брачных отношений. У ЗАГСов существует фиксированная «дата рождения»: 18 декабря 1917 года. В этот день был издан декрет ВЦИК и СНК РСФСР декрет «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния». С этого времени при земских управах, находившихся в ведении НКВД, появились отделы записей актов гражданского состояния (ЗАГСы). Они заменили обряд церковного бракосочетания на светскую церемонию, правила которой были максимально упрощены. Ни кольца, ни подвенечное платье, ни фата, ни особый наряд жениха, ни тем более свадебное застолье не были обязательны для официального заключения брака.

Вопрос о ритуале свадьбы стал актуальным после перехода к нэпу. Изменился статус ЗАГСов, они вышли из подчинения НКВД. Но советский брачный канон был крайне «постным». Не случайно Илья Ильф и Евгений Петров сочли возможным сделать важного персонажа романа «Двенадцать стульев», занудного и жадноватого Ипполита Матвеевича Воробьянинова, служащим ЗАГСа. Обстановка в учреждении по регистрации одновременно и браков и смертей в середине 1920‐х годов была удручающей: «Стол, за которым работал Ипполит Матвеевич, походил на старую надгробную плиту. Левый угол его был уничтожен крысами. Хилые его ножки тряслись под тяжестью пухлых папок табачного цвета с записями»³¹⁵. Такой же безрадостной выглядела и процедура «совершения таинства» советского брака: «Дело было на мази. Ипполит Матвеевич с ловкостью фокусника принялся за работу. Записал старушечьим почерком имена новобрачных в толстые книги, строго допросил свидетелей, за которыми невеста сбегала во двор, долго и нежно дышал на квадратные штампы и, привстав, оттискивал их на потрепанных паспортах. Приняв от молодоженов два рубля и выдав квитанцию, Ипполит Матвеевич сказал, усмехнувшись: „За совершение таинства“, – и поднялся во весь свой прекрасный рост»³¹⁶.

Неудивительно, что люди по-прежнему стремились венчаться в церкви. По данным уральских промышленных центров, в 1917–1921 годах 90% всех браков заключалось по религиозному обряду³¹⁷. Профессор политологии Мюнхенского университета Вера Пирожкова, родившаяся в России и попавшая на Запад в годы Великой Отечественной войны, вспоминала, что ее старшая сестра, вышедшая замуж в 1919 году, настаивала на венчании в церкви и принудила будущего супруга, солидного сорокалетнего еврея, спешно принять православие. Брак, впрочем, оказался непрочным. Оставив мужу двухлетнего сына, молодая женщина сбежала с неким «красавцем-мужчиной». Размышляя о перипетиях семейной жизни сестры, Пирожкова писала: «Отчего Таня хотела венчаться… в церкви? Оттого, что это красиво?.. В таинство брака она, очевидно, не верила, так как легкомысленно разрушила свою семью и хотела разрушить еще чужую»³¹⁸. Похожая ситуация описана в романе Юрия Германа «Наши знакомые». Один из главных героев книги, моряк Леонид Скворцов, намеревается венчаться в церкви, мотивируя это не религиозными убеждениями, а тем, что венчание «красиво и торжественно»³¹⁹. В моей семье самая младшая из бабушкиных сестер – Антонина Ивановна (подробнее см. «Уплотнение») – умудрилась даже в 1927 году обвенчаться со своим женихом и в то же время зарегистрироваться в ЗАГСе. Дома был довольно пышный по тем временам ужин. На чудом сохранившейся в семейном архиве фотографии – свадьба Антонины в 1927 году. Привлекает внимание наряд невесты: белое шерстяное платье и небольшое украшение из искусственных цветов на волосах.

Свадьба. 1927. Личный архив Н. Б. Лебиной

ЗАГСы и церкви в середине 1920‐х мирно делили между собой право фиксировать брак. Одни имели на это юридические полномочия, но совершали обряд перехода формально. Другие, не наделенные государством официальными правами, опирались на традицию пышных народных свадебных празднований. Лев Троцкий, лидер борьбы за новый быт, вынужден был признать: «Не хочет мириться быт с „голым“ браком, не украшенным театральностью»³²⁰. Идеологическим структурам показалось возможным создать некий коммунистический ритуал, который мог бы соперничать с церковным бракосочетанием. Так появились «красные свадьбы». Они составляли важную часть формирующихся коммунистических обрядов перехода. (Подробнее см. «Смерть».)

«Красные свадьбы», судя по материалам комсомольской печати, были сугубо политизированным действом: «После избрания президиума, в который вошли и новобрачные, секретарь ячейки РКП <…> делает доклад о значении красной свадьбы в новом быту. После доклада новобрачные, взявшись за руки, выходят вперед – на край сцены, за ними развевается комсомольское знамя. Читают договор, из которого видно, что она – беспартийная работница <…> и он – технический секретарь ячейки РПК, коммунист <…> вступают в союз по взаимному согласию и обязуются жить честно, воспитывая детей честными гражданами СССР. Последнее слово покрывается рокотом аплодисментов. Здесь же подарки: от женотдела – одеяло, от заводоуправления – отрез сукна, от культкомиссии – три книжечки – „Азбука коммунизма“, „Дочь революции“, „Вопросы быта“»³²¹. В довольно четком ритуале «красной свадьбы» не было предпочтений относительно одежды новобрачных или последующей праздничной трапезы. Лишь в отдельных случаях гости и новобрачные пили вместе чай. В художественной литературе 1920‐х годов, правда, существуют упоминания об особых нарядах «красных» женихов и невест. В рассказе Николая Брыкина «Собачья свадьба» (1926) можно прочитать следующее: «Молодые со значками, шарфами красными опоясаны, цветы в красном, гости с черемухой, перевязанной красными ленточками»³²². Но такая детализация носит метафорический характер. Двойной метафорой выглядит и сатирическая картинка якобы «красной свадьбы» в феерической комедии Владимира Маяковского «Клоп»: