Читать книгу - "Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - Жилбер Мартино"

Параллельно с наземной группировкой существуют и морские силы под командованием контр-адмирала, которые должны обеспечивать защиту острова. Первым командующим был адмирал сэр Джордж Кокбэрн, которого сменят адмиралы Пултни Малькольм, Роберт Плэмпин и Роберт Лэмберт. Из них только Малькольму удастся завоевать расположение Лонгвуда: представленный 20 июня 1816 года, он сразу же произвел прекрасное впечатление на Императора, который сказал О'Мира:

— Вот человек с действительно приятным лицом, открытым, искренним и честным. Это лицо истинного англичанина. Честное слово, видеть его мне не менее приятно, чем хорошенькую женщину: в нем нет ничего мрачного, подозрительного или лицемерного. По его лицу можно судить о его душе, и я уверен, что этот человек добр. Я никогда не встречал человека, который бы так сразу мне понравился, как этот красивый, воинственного вида старик.

«Красивый старик», родившийся в 1768 году, то есть на год раньше Наполеона, происходил из благородной семьи и, будучи адмиралом с 1813 года, с полным основанием мог считать себя выше Лоу, который был всего лишь полковником кадровой армии, временно облеченным званием генерал-лейтенанта. Его жена Клементина, старшая дочь достопочтенного Уильяма Элпинстоуна, происходила из очень знатной семьи: она приходилась племянницей знаменитому адмиралу лорду Кейту и, будучи таким образом связана с представителями высших морских чинов, играла заметную роль в аристократическом кружке Индийской компании, директором которой был ее отец. Она была вхожа в политические салоны благодаря своей кузине Маргарет. Последняя, будучи замужем за Флао, побочным сыном Талейрана и адъютантом Наполеона, была связана с Лэнсдаунами, Холландами, Хобхаузами — этими либералами, которые в Англии, как в парламенте, так и прессе, яростно защищали и личность, и честь того, кто еще недавно был Императором французов.

Через пять дней после своей первой аудиенции адмирал привез свою супругу в Лонгвуд, чтобы представить ее Наполеону, который выказал Milady особое внимание, послав за ней коляску и приказав обер-гофмаршалу эскортировать ее, а по прибытии усадил ее рядом с собой на диван. Каждая строка дневника леди Малькольм свидетельствует о том удовольствии, которое доставляли изгнаннику беседы с этими двумя посетителями, открытыми и великодушными, так непохожими на middle class, эту мелкую буржуазию, которая держит в своих руках бразды правления на Святой Елене. Как и значительная часть gentry, Малькольмы питают слабость к либерализму, распространению которого в Европе в известной степени содействовали Французская революция и Империя. Брат адмирала сэр Джон, близкий друг Веллингтона, не скрывает своих бонапартистских настроений и, присутствуя при возвращении в Париж вслед за Людовиком XVIII герцогини Ангулемской, признается своему другу: «Мне грустно смотреть на ликование столицы. Я не могу не думать о том, что сегодня уже стало прошлым».

Наполеон засыпает своих гостей вопросами, говорит о героических моряках, о Сан-Висенти, о лорде Кейте, о мире в Европе, о налогах.

— А вы ведь шотландка, — обращается он с улыбкой к даме, — стало быть, вы знаете Оссиана.

И тотчас же начинает говорить о северном барде: Дуртула — его любимая поэма, но являются ли эти поэмы действительно творением Оссиана или же они написаны Макферсоном? Оба французских перевода поэм неудачны. Итальянский лучше.

— Это я ввел его в моду! Меня даже обвиняли в том, что голова моя полна грез Оссиана.

Сэра Пултни ждет любезный прием в любое время, даже когда Наполеон еще не одет; ему предлагают без всяких церемоний сесть на софу в спальне; беседы длятся часами, потому что с этим моряком и истинно светским человеком можно говорить обо всем, от истории до политики, от морского дела до литературы. Что же касается леди Малькольм, то, несмотря на ее странную наружность («кочерыжка, болванчик с китайского веера», как говорит о ней мадам де Монтолон — вероятно, из зависти) и свойственную всем англичанкам привычку рядиться в немыслимо яркие туалеты, она имела право на все знаки почтения, прогулки в экипаже, комплименты и подарки: перед отъездом ей была преподнесена прекрасная чашка из императорского кофейного сервиза. «Адмиралу Малькольму оказывается предпочтение перед всеми прочими, его общество всегда желанно, ему льстят, беседы с ним с глазу на глаз длятся часами», — сообщает русский посланник. «А что касается леди Малькольм, — добавляет один из британцев, — так она больше гордится прогулкой с Бонапартом, чем приглашением сесть в карету принцессы Шарлотты».

Но за этими приятными беседами, которые напоминают Императору то время, когда лучшие умы добивались чести быть принятыми им, морской офицер не забывает ни о своих обязанностях, ни о том, что он должен подчиняться сэру Хадсону Лоу Флагманский корабль «Ньюкасл» с 60 пушками на борту должен охранять порт; с фрегата ведется наблюдение за подступами к острову, и два брига, неделями не вставая на якорь, крейсируют с наветренной и подветренной стороны. С заходом солнца все рыбачьи лодки возвращаются в гавань и досматриваются; вплоть до рассвета никто не имеет права выйти в море. Впрочем, дружеским отношениям, возникшим между Лонгвуд Хаус и домом Бриаров, где поселились Малькольмы, вскоре будет положен конец. губернатора, несмотря на абсолютную лояльность адмирала, выводят из себя сообщения о его встречах и беседах с Наполеоном, ибо он не желает терпеть ни разговоров о своей политике, ни обсуждения оной, ни тем более критики. Отношения становятся все хуже, и в сентябре 1816 года адмирал, в чьем ведении находится морская стоянка на мысе Доброй Надежды, решает отправиться в Южную Африку, а перед самым отъездом нанести визит вежливости в Лонгвуд. Поскольку Малькольм был свидетелем бурной августовской сцены между Императором и Лоу, последний, полагая, что здесь задето его самолюбие и его власть, считает необходимым не допустить этого визита, показав таким образом населению острова, что командующий флотом следует политике Плантейшн Хаус. Он отправляет ему записку, долженствующую указать, полагает он, на неуместность встречи с Бонапартом, не больше и не меньше. Предупреждение не возымело желаемого действия, ибо адмирал вежливо, но твердо отверг все возражения.

«Я сожалею, что вы относитесь к визиту вежливости, который я намерен нанести Бонапарту, иначе, чем я. Я думаю, что даже если правительство приказало еще более ужесточить его положение, оно тем не менее не может не желать, чтобы ему продолжали выказывать некоторое уважение. Сия уверенность побуждает меня придерживаться известного вам мнения; кроме того, мой визит, скорее всего, будет иметь сугубо протокольный характер».

Выиграв этот ход у губернатора, Малькольм явился с визитом к Наполеону, и тот, словно почуяв что-то, умело избегал упоминания имени сэра Хадсона Лоу, который снова остался в дураках. В марте 1817 года отношения между Плантейшн Хаус и домом Бриаров были окончательно прерваны. Переписка губернатора и адмирала приобретет особо острый характер, когда у Лоу появятся подозрения, что адмирал дает ему недостаточно подробный отчет о своих беседах с Наполеоном и в них затрагивается большее количество тем, чем указано в донесении.