Читать книгу - "Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский"

Зависимость от переводчиков, которой хлебнул Деникин в пограничниках, здесь стала угрожающей. Среди китайцев масса их расплодилась, и все были готовы шпионить как для русских, так и для японцев. По всему фронту эти уличенные двойные агенты гибли сотнями, но на смену им грибно вырастали новые «добровольцы».

При расследованиях сводили счеты, оговаривали друг друга кто ни попало, шпиономанией пользовались проходимцы…

Деникин сидит на циновке кана и пьет чай с дивизионным врачом Маноцковым. Тот рассказывает:

– Был у нас никуда не годный прапорщик, призванный из Петербурга, тосковал по молодой жене, а больше по доходному делу, что там оставил. Пуль боялся, но однажды привозят ко мне его казаки раненным в ногу, а также двух китайцев, которых их косами вместе связали. Объясняют, что ехал прапорщик с казаками в Шахеду, в обоз. Захотел дорогой по надобности в рощу. Они остановились, вдруг слышат через несколько минут выстрел за деревьями, куда прапорщик ушел. Побежали туда и видят: лежит прапорщик раненным, а невдалеке эти два китайца убегают. «Это мои убийцы!» – прапорщик кричит.

Маноцков закурил и продолжил:

– Посмотрел я прапорщика: температура высокая, но рана пустяковая. Смутило, что вокруг входного пулевого отверстия ожог, как при выстреле в упор бывает… Китайцев тут же допрашивают через переводчика. Китаец-переводчик много чего-то на своих земляков наговорил. Так постарался, что срубили тем головы… Потом слышу из лазарета, бредит кто-то, стонет. Зашел в него, а прапорщик с выкаченными глазами на кане сидит и что-то бормочет, сам с собой разговаривает. Увидел меня и кричит: «Где эти манзы, что с ними сделали?» Я отвечаю: «Казнили». Забился, завыл прапорщик: «Боже, какой ужас! Ведь это я сам в себя выстрелил…»

Нахмурившийся Деникин спрашивает:

– А потом?

– Эвакуировали прапорщика.

– Почему же вы его не уличили?

Маноцков раздраженно гасит папиросу.

– Потому что я врач, а не прокурор… К тому ж, отрубленные головы не приставишь.

В октябре наместник Дальнего Востока адмирал Алексеев, бывший главнокомандующим Маньчжурской армии над командующим Куропаткиным, наконец, в третий раз добился своей отставки у императора. С устранением одного «главного никчемного» другой стал главнокомандующим – сам Куропаткин. Маньчжурскую армию преобразовали в три. Во главе 1-й, восточной, стал генерал Линевич; 2-й, западной, – генерал Грипенберг; 3-й, центральной, – генерал барон Каульбарс. Отряд Ренненкампфа вошел в 1-ю армию Линевича.

Из штаба Куропаткина постоянно нацеливали ренненкампфовцев на дорогу из Цзянчина в Синцзинтин, по которой противник мог обойти Мукден. Поэтому ее непрестанно разведывали. 19 ноября Ренненкампф, давно тяготившийся затишьем, лично повел по ней три батальона, четыре сотни и двенадцать орудий на деревню Уйцзыюй. Отправился с ним и более вышестоящий генерал Экк, хотя распоряжался всем Павел Карлович. Рядом с ним ехал начштаба Деникин.

Холодным утром отряд двигался по широкой лощине между сопками, откуда в любой миг могли застучать пули. Опережая колонну, конные заставы подскакивали к склонам, казаки спрыгивали, лезли на сопки, прикрывая отряд. Перекатами действовали заставы: одни, отнаблюдав, пристраивались в хвост, другие впереди устремлялись на сопки.

Остановились на привал. Воздух чист и прозрачен, Деникин выводит донесение в штаб армии. «Вззы… вззы!» – услышал вдруг. Будто шмели!» «Вззы, вззы, вззы…» – прямо над головой. А Ренненкампф весело говорит ему:

– Ну-с, Антон Иванович, поздравляю вас с боевым крещением!

Да это японские пули! Неприцельно бьют откуда-то с вершины. Никто не обращает на них внимания.

20 ноября был для Деникина первый в жизни бой. Отряд сбивает японцев с перевала Шунхайлин, потом гонит их из Уйцзыюя. Заночевали в деревне, на прилегающих сопках выставили аванпосты.

В одной фанзе спят Ренненкампф, Экк, Деникин и другие штабисты. На рассвете – бешеный огонь с сопок! Что такое? Там же отрядные дозоры… Выясняется, что обманули японцы. Ночью они, громко говоря по-русски, подошли к двум заставам и перебили их. Захватили гряду и полосуют сверху деревню. К вершине на подмогу спешит батальон.

Пули горохом лупят по крыше и стенам командирской фанзы. Но бравый обычай, заведенный Ренненкампфом, непреложен. Офицеры, будто не слыша «музыки», неторопливо собираются. Они выходят сделать утренний туалет во двор, где пули завывают. Во главе с совершенно невозмутимым фон Ренненкампфом под выстрелами пьют чай – дольше обычного.

Потом идут в лощину к резерву, открыто стоящему у перекрестка дорог. Сверху и по нему начинается шквальный огонь. Санитары оттаскивают троих раненых.

Бравада хороша, если не затрагивает других, Деникин обращается к Ренненкампфу:

– Ваше превосходительство, надо отвести резерв под сопку.

– Погодите, после ночной тревоги люди нервничают, – поглаживая усы, отвечает генерал. – Надо успокоить.

Деникин не выдерживает:

– Мы и останемся здесь для «успокоения»! А резерву все-таки разрешите укрыться.

Ренненкампф соблаговоляет разрешить. В этом генерал ведет себя корнетом, рискующим сорваться с подоконника третьего этажа. За войну он получит пули в шею и ногу. Головы у его штабных, действительно, «плохо держатся на плечах». Все генеральские ординарцы-офицеры будут перебиты, переранены, как и два адъютанта. К полковнику Российскому, которого Деникин заменил, тяжело ранят подполковника Гурко. Убиты подполковники Можейко, Шульженко, ротмистр Сахаров. Зато на штабных здесь любуются всегда, как и на командира.

Отряд вернулся на базу, и 23 ноября в штаб докладывают, что японцы теснят аванпосты у Цинхечена. Следующим утром противник наступает по лощине густыми колоннами. Началось Цинхеченское сражение.

Ренненкампф со штабными летит на горный НП, с которого открывается картина боя. Подскакивает связной: начальник авангарда, командир казачьего полка тревожно, сбивчиво доносит обстановку. Этого Ренненкампф не переваривает, он матерится и пишет тому оскорбительную записку. Цедит сквозь зубы:

– Боюсь, этот… мне все напутает!

Деникин восклицает:

– Ваше превосходительство, разрешите мне принять авангард.

– С удовольствием! Желаю успеха.

Подполковник скачет к полку, заранее переживая реакцию на это его командира. А тот, узнав о смене, вдруг снимает папаху и крестится.

– Слава Тебе, Господи! По крайней мере, теперь в ответе не буду.

Деникину грустно. Сколько раз он уже натыкался на безусловных храбрецов, у которых только от одного уходила душа в пятки – от ответственности.

Он разворачивает авангард в полтора батальона, четыре казачьи сотни с горной батареей. Своим «передком» – левым крылом отряда Деникин прикрывает лощинный вход на Цинхечен. На него идет с двумя батареями японская пехотинская бригада и несколько эскадронов конницы.