Читать книгу - "Гиляровский - Алексей Митрофанов"

Торговцы потешали посетителей разными ухищрениями. Однажды, например, на одной рыбной лавке появилось своего рода рекламное объявление: «Сам ловил, сам солил, сам продаю!» А вскоре на ближайшей лавочке вывесили такое объявление: «Сам не ловил, сам не солил, а дешевле соседа продаю». Непонятно, чего было больше в этой акции — желания привлечь покупателей или желание самому повеселиться.

Естественно, что здесь случались и курьезы, и трагедии, а чаще смех и слезы существовали вместе. Однажды, например, в газете появилось сообщение, озаглавленное так: «Прискорбный случай с врачом Г.»: «17 марта в Охотном ряду ходил какой-то прилично одетый господин, но без шапки. Сняв с себя шубу, он тут же продавал ее каждому встречному, в том числе и городовому. Последний, разговаривая с продавцом, понял, что ему приходится иметь дело с психически больным, так как неизвестный, забыв о своей шубе, стал рассказывать о крыле какого-то насекомого, которое будто бы излечивает массу болезней. Городовой надел на больного его же шубу и отвез его в приемный покой Тверской части. Здесь врач, беседуя с доставленным и освидетельствовав его, нашел его, действительно, психически больным. В лице больного признали московского домовладельца, лекаря Г., 30 лет, который, работая над диссертацией на степень доктора медицины, от усиленных занятий заболел психическим расстройством».

Но кухарки и дворецкие, конечно, в этих тонкостях не разбирались. Они с удовольствием слушали рассуждения несчастного доктора Г. о чудотворном крыле.

С легкой руки Гиляровского к Охотному ряду пристало нелицеприятное прозвище — «Чрево Москвы». Владимир Алексеевич был недоволен. Дескать, тут из подвалов тянуло тухлятиной, надоедали приказчики «в засаленных долгополых поддевках и заскорузлых фартуках», а ножи там чистили лишь раз на дню. Опять-таки обвес, обсчет и прочие традиционные явления русской торговли.

Городские власти иногда делали санитарные осмотры. Что ж, они выглядели вполне объективным подтверждением заметок Гиляровского: «14 августа полициею 2 участка Тверской части совместно с врачом и торговым смотрителем в Охотном Ряду был произведен осмотр… лавок… Во всех этих лавках полки найдены в грязном виде, крючья, на которых вешается провизия, не вылужены, стены и потолок не выбелены, полы загрязнены, „стулья“, на которых рубят говядину, и фартуки рабочих также покрыты грязью».

Иной раз дело обстояло даже так: «Начиная с лестниц, ведущих в палатки, полы и клетки содержатся крайне небрежно, помет не вывозится, всюду запекшаяся кровь, которою пропитаны стены лавок, не окрашенных, как бы следовало по санитарным условиям… всюду набросан сор, перья, рогожа, мочала…»

Словом, дух от ужаса захватывает.

Однако же сам Владимир Алексеевич время от времени проговаривался: дескать, по результатам сих проверок охотнорядцев очень даже ощутимо штрафовали, а против крыс использовали средство радикальное — котов и даже специальных фокстерьеров-крысоловов. Да и вряд ли, будь прав Гиляровский, главными клиентами охотнорядских лавок были бы «повара лучших трактиров и ресторанов, а затем повара барские и купеческие, хозяйки-купчихи и кухарки».

Значит, все было не так уж плохо.

Впрочем, про Охотный ряд писали многие — и в мемуарах, и в газетных сообщениях. Но интервьюировать тамошних продавцов придумал именно Владимир Алексеевич: «В Охотном ряду кошек не держат, потому что крысы крупнее кошек и никакого уважения, а не то что боязни кошкам не оказывают… Кошек здесь заменяют собаки: фокстерьеры или простые дворняжки. Почти в каждой лавке имеется одна или две такие „крысоловки“.

Так, у Грачева имеется полудворняжка „Мальчик“, не упускающая ни одной крысы.

„Мальчиком“ названа она в честь знаменитого рядского крысолова „Мальчика“, околевшего во время забастовки. О нем ходят в Охотном легенды. Эта собака никому не принадлежала, жила на дворе и ежедневно ходила из лавки в лавку. Где крысы, туда ее и брали ночевать. Когда утром отпирали лавку и кладовую, то находили с десяток задушенных крыс. Слава „Мальчика“ настолько упрочилась, что за ним приезжали мясники от Страстного монастыря и из Таганки и увозили его в свои лавки на гастроли. Теперь героем Охотного ряда считается довольно породистый фокстерьер Джек, принадлежащий В. Ф. Сафонову…

— Полюбуйтесь! Это у нас постоянно! — указал мне владелец лавки на перекладину под потолком над выходом на площадь.

Я поднял глаза. По перекладине тихо и покойно шла огромнейшая крыса. Вслед за ней вышла кошка, села на перекладину и начала облизываться. К ней подошел котенок и сел рядом.

— Это у нас крысиным мостом зовется! Они партиями по нему ходят, потому что собаки достать не могут.

— А много крысы товара портят? — спросил я.

— Да в год тысячи на две в каждой большой лавке птицы и мяса портят. И надо сказать, крыса у нас избалованная, крыса гурман! У птицы выест мозги и филейчики, а у мяса, у цельной туши, только вырезку. И выберет самое свежее, самое нежное мясо: уж если что крысой тронуто, так и знай, что лучший товар, плохого не отведает.

— Как же вы избавляетесь от крыс?

— Только собакой. Разные морильщики ходят к нам сотнями, да ничего не могут сделать. Главная масса крыс в кладовых на дворе и наверху, над лавками. У нас весь низ лавки, видите, обит железными листами, они не прогрызают. А в кладовых асфальтовый пол прогрызают, и никак от них избавиться нельзя. Пришлось прибегнуть к единственному способу, — рассказывает г. Сафонов, — я арендую кладовую в доме, где „Национальная“ гостиница. Там кладовая бетонная, и ни одна крыса проникнуть не может.

— Так и в Охотном можно устроить бетонные кладовые — вот и разрешение вопроса.

— Ничего не достигнете! Сверху набегут, поселятся и разведутся…

По крысиному мосту опять прошла крыса».

Большинство репортеров, разумеется, не опускались до того, чтобы интервьюировать торговцев. Но у нашего героя был другой критерий — проявить свою значимость, не взяв интервью у министра, а написав хорошую статью, в которой представлен диалог не с властями предержащими, а с простым охотнорядцем по фамилии Грачев.

* * *

Стиль Гиляровского со временем менялся, вместо легких диалогов появлялось обстоятельное и подробное повествование. Вот, к примеру, как выглядел репортаж о трагедии, связанной с раздачей милостыней в память об умершем купце Губкине: «Накануне катастрофы, 28-го ноября, внук покойного г. Кузнецов по обычаю, существующему среди купечества, роздал несколько сот рублей „на поминки“ нищим, собравшимся у дома покойного в количестве 300—350 человек в чаянии обычной подачки. Весть об этом мигом облетела все нищенские притоны, и на другой день, 29 ноября, с самого раннего утра, к дому Губкина начали стекаться оборванцы, мало-помалу положительно запрудив не только проезд Рождественского бульвара, но и весь бульвар и прилегающие к нему переулки. Тут было не менее 15 тыс. человек, частью нищих, а главным образом так называемых хитровцев, людей без определенных занятий и места жительства, в лохмотьях и отрепьях. Наконец ворота дома Г. отворились, и во дворе приказчик с несколькими артельщиками начали раздачу — по 1 руб. на человека. Лишь только разнеслась об этом весть, как колоссальная толпа разом ринулась в ворота. Несколько городовых с околоточным надзирателем пытались сдержать этот дикий напор, но сами были быстро смяты. В течение нескольких минут происходила страшная давка, особенно в воротах дома, и над толпой, в которой каждый старался опередить другого, стоял непрерывный смешанный гул как бы борющихся людей. Порой из этого хаоса звуков вылетали отчаянные, дикие крики. Явился отряд полицейских и жандармов, приехали обер-полицмейстер генерал А.А. Козлов и полицмейстер Н.И. Огарев. После страшных усилий удалось развеять толпу, и тогда представилась ужасная картина: на снегу, покрытом массой опорков и лохмотьев от одежды, лежало несколько человек; другие хоть и держались на ногах, но стонали от боли; в стороне оттирали снегом какого-то полицейского чиновника. На месте осталось шесть трупов, страшно обезображенных, толпа смяла этих несчастных и положительно их растоптала; сверх того один оказался с такими страшными увечьями, что через несколько времени умер, три или четыре человека получили тяжелые увечья, и, наконец, многие отделались легкими повреждениями; трупы пострадавших поспешили отправить в приемный покой Мясницкой части. В течение всего дня и на другой день, 30 ноября, когда тело покойного А.С. Губкина было отправлено по железной дороге на родину, у дома продолжали стекаться толпы, которые тотчас же рассеивались полицией».