Читать книгу - "Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - Василий Молодяков"

8 января дуче одобрил присланные тексты. Дело было за японцами. Арита согласился с включением в число потенциальных противников Великобритании и Франции, но предложил ограничить действия Японии против них политической и экономической, а не военной помощью, обозначив в качестве главного противника Советский Союз. Инструкции в адрес Осима и Сиратори по заключению «Договора о консультациях и взаимной помощи» были утверждены только 25 января и посланы в Европу со специальной миссией, которую возглавил посланник Ито Нобуфуми. Ход переговоров фатально замедлился.

Пока подписание договора откладывалось на неопределенный срок, слухи о нем занимали первые полосы газет. Наибольший переполох вызвала статья лондонской «News Chronicle» 17 января: вопрос о пакте трех «тоталитарных» держав уже решен, но Италия отложила его подписание до завершения переговоров с Великобританией. 11–12 января премьер Чемберлен и министр иностранных дел Галифакс посетили Рим с официальным визитом, но так ни до чего с хозяевами не договорились, что укрепило решимость Муссолини поскорее заключить союз с Германией и Японией. Статья служила цели вбить клин между партнерами и попытаться оторвать Италию от будущего союза, однако сказанное имело под собой некоторые основания.

Опираясь на информацию НКИД (и, вероятно, разведки), Литвинов писал полпреду в Лондоне Ивану Майскому: «Как известно, Италия до последнего времени уклонялась от подписания намеченного японо-германо-итальянского союзного договора, опасаясь срыва поездки Чемберлена в Рим. Однако, как только поездка была окончательно решена, Чиано и Муссолини стали торопить вновь приехавшего японского посла, настаивая на подписании договора в течение января. Эту торопливость они объясняли желанием нейтрализовать в общественном мнении впечатление от визита Чемберлена, которому придается преувеличенное значение, и подтвердить-прочность „оси“» (8). По словам наркома, Муссолини якобы предлагал распространить действие пакта и на США. Американский посол в Риме Уильям Филлипс, находившийся в полном неведении, встревожился и поспешил за разъяснениями к Сиратори и Чиано. Из разговора с первым он понял, что Токио еще не принял окончательного решения, а второй вообще заявил, что ввиду очевидной близости трех держав заключение специального пакта не является делом ближайшего будущего. Однако Литвинов, сообщая полпреду в Италии Штейну «точные данные» о будущем договоре, указал; «Можете поделиться ими с Филлипсом», — очевидно, зная о беспокойстве последнего и желая его усугубить. Штейн не замедлил исполнить поручение (9).

25 февраля миссия Ито прибыла в Италию и через несколько дней отправилась в Берлин. Ознакомившись с привезенным проектом, Сиратори отверг это как неприемлемый для потенциальных союзников. Реакция Осима была не менее резкой. Камнем преткновения стал вопрос о направленности договора только против СССР и об ограниченности японской военной помощи. «Кабинет в Токио, — информировал Риббентроп Отта, — обосновывал необходимость подобного ограниченного толкования пакта тем, что Япония в данный момент по политическим и особенно по экономическим соображениям еще не в состоянии открыто выступить в качестве противника трех демократий. Осима и Сиратори сообщили в Токио о невозможности осуществления также и этого пожелания японского правительства и информировали меня и Чиано, опять-таки в строго конфиденциальном порядке, о развитии этого вопроса. Как Чиано, так и я не оставили никакого сомнения в том, что нас не устраивает заключение договора с такой интерпретацией, прямо противоречащей его тексту» (10).

Послы обрисовали Риббентропу и Аттолико ситуацию в Токио. Осима сказал, что правительство в принципе согласно присоединиться к пакту, но вопрос еще не решен. Сиратори зашел гораздо дальше: пакт с конкретными политическими и военными обязательствами необходим, но нынешнее правительство не согласится на него — должны смениться еще один-два кабинета. Лично он не одобряет союз исключительно против СССР, потому что конфликт трех держав с Москвой — лишь один из возможных вариантов развития событий. Затем посол не без грусти заметил, что механизм и темпы принятия решений в Японии слишком отличаются от существующих в Европе, особенно в Германии и Италии, где все может быть решено за несколько часов по телефону. Риббентроп предложил Осима в случае задержки с ответом немедленно лететь в Токио на немецком самолете, а потом и сам был готов отправиться в Японию, чтобы покончить с «патовой» ситуацией. Получив доклад Аттолико и побеседовав с вернувшимся из Берлина Сиратори, Чиано записал: «Задержки и вся японская манера вести дела заставляют меня скептически относиться к самой возможности сотрудничества между фашистским и нацистским динамизмом и флегматичной медлительностью Японии». Но Арита остался глух к призывам послов, раздраженно бросив по поводу очередной телеграммы из Берлина: «Непонятно вообще, чей Осима посол — японский или германский?»

9 марта Риббентроп утешал Аттолико: Осима и Сиратори добьются от своего правительства требуемого решения, потому что это дело их чести. В этой же беседе он упомянул о возможности пакта о ненападении с Москвой— едва ли не впервые в разговоре с итальянцами! — но ни Аттолико, ни Чиано не придали этому значения. Тем временем ситуация в Европе кардинально переменилась: 16 марта на карте вместо исчезнувшей Чехо-Словакии^[23] появился «протекторат Богемия и Моравия». Ответом стали единодушные протесты дипломатов и гневные речи глав государств. Муссолини и Чиано были в негодовании, потому что Гитлер не поставил их в известность о задуманном.

2 апреля Риббентропу и Чиано был вручен ответ из Токио: Япония не отказывается от оказания помощи союзникам против Великобритании и Франции, но сделает это только в «соответствующих обстоятельствах», право определения которых оставляет за собой. Риббентропу особенно не нравилось желание японской стороны довести до сведения Лондона, Парижа и Вашингтона, что союз направлен не против них, а против Москвы, прямо заявив об этом по дипломатическим каналам. Более того, рейхсминистр настаивал на помещении дополнительной статьи в секретный протокол к пакту с обязательством не сообщать его содержания третьим сторонам! Но в общем согласие было достигнуто. Тем не менее Арита продолжал саботировать оформление союза с конкретными взаимными обязательствами, в чем премьер нисколько ему не препятствовал. Не вполне понятно, на что они рассчитывали, оттягивая принятие решения. Во всяком случае, они не предвидели главного — советско-германского сближения, о чем Риббентроп предупредил Осима и Сиратори после банкета в честь юбилея Гитлера.

После встречи 6–7 мая в Милане Риббентроп и Чиано объявили о предстоящем заключении двустороннего договора с целью согласованного ведения политики в Европе. Утром 13 мая Риббентроп принял Осима и сделал ему последнее дружеское предупреждение, что «германское и итальянское правительства намерены без каких-либо изменений продолжать свою прежнюю политическую линию в отношении Японии» и что «трехсторонним переговорам Берлин — Рим — Токио подписание германо-итальянского союзнического пакта не нанесет никакого ущерба», но «ни от германского, ни от итальянского правительства не зависит тот факт, что заключение тройственного пакта так затянулось». Он даже подсказал собеседнику выход: «Германское и итальянское правительства высказывают настоятельное пожелание, чтобы японское правительство в скором времени приняло свое окончательное решение, с тем чтобы можно было тайно парафировать тройственный пакт одновременно с подписанием германо-итальянского пакта» (11). Счет шел на дни: подписание было назначено на 22 мая. Риббентроп настаивал на участии Японии, но не собирался откладывать пакт с Италией. Чиано заметил, что считает эти попытки бессмысленными: «Японцы не примут за шесть дней решение, которое они не могут принять шесть месяцев».