Читать книгу - "Докладывать мне лично! Тревожные весна и лето 1993 года - Андрей Орлов"

Орлов молчал, понимая, что сидящий перед ним человек вряд ли поможет в реализации намеченного плана, а, скорее всею, станет серьезным препятствием на его пути. Вместе с тем Андрей уловил, что начальник главка начал нервничать. Тот в течение всего разговора теребил очки, несколько раз провел ладонью по поверхности стола, как будто хотел убедиться, что на нем ничего не лежит, резким движением схватив пульт, выключил телевизор.

— Я сам разберусь в этом. Если нужно — проведем проверку или служебное расследование.

— А что мне сказать Филатову? — не мог не спросить Орлов.

— Я сам ему позвоню, — резко ответил начальник шавка, всем

своим видом показывая, что разговор окончен.

Орлову ничего не оставалось, как, попрощавшись, выйти из кабинета. Делал он это с еще более тяжелым чувством, чем три четверти часа назад, выходя из кабинета Филатова в Кремле.

РАБОЧИЕ ЗАПИСИ: «Василий Степанович, каб. 629. Через 2-й подъезд ГСІІУ. 4 этаж.

19.03. Переговорил:

— оставил себе записку (строго конфиденциально)

— будет проводить сам проверку

— дал ему свои координаты» (Из рабочего блокнота A.П. Орлова).

* * *

Василий Степанович еще долго сидел не шелохнувшись. Раздражение, вызванное визитом сотрудника Управления кадров, не проходило. Он понял, что настроение безнадежно испорчено на весь день.

«Вот сволочи! — думал Василий Степанович. — Вынюхивают все! А мои-то хороши! Подведут под монастырь! Теперь неприятностей не оберешься!»

Он нажал кнопку на пульте телевизора. На экране появилось лицо красивой женщины, что-то взволнованно говорящей своему собеседнику. Так как звук был почти выключен, Василий Степанович не слышал ее страстной речи, но догадался: по каналу «Россия» крутили двухсерийный фильм «Софи Лорен. История се жизни». В другой раз бы он с удовольствием его посмотрел, но сейчас у него не было такого настроя.

«Сволочи! — ругался про себя начальник главка. — Все испортили! lie дают никому житья! Все плетут интриги, подсиживают порядочных людей и пакостят на каждом шагу!» Наверное, он и сам не знал, кого точно он имеет в виду — или этого «кагэбэшника», явно «копающего» под него; или сотрудников типографии, так серьезно подставивших его; или… самого Филатова, который все чаще и чаще стал переходить ему дорогу. «А ведь возьмут и доложат Бену. Скажут, что я тут распустил всех, что нарушения тут у меня сплошные. Еще договорятся до того, что взятки беру!

Им что? Опорочить честного человека — пара плевых! Что тоща? Сколько раз уже такое было! А Борис Николаевич человек крутой. Долго думать не будет. Подписал указ — и гуляй Вася!»

Василий Степанович бросил взгляд на телефон, стоящий не на приставном столике рядом с вереницей других аппаратов, а отдельно на письменном столе.

«Позвонить что ли Бену? Все рассказать самому, не дожидаясь, пока это сделают другие, да еще с какими-нибудь комментариями? Или — нет! Лучше не звонить специально, а то он подумает: оправдывается — значит, виноват! Лучше, как всегда. Увидимся в четверг, посидим за маленькой, потолкуем. Этих гадов он тоже не любит Которые толкаются вокруг трона. Все норовят оттолкнуть друг друга и… поближе к телу! Да и Баранников, может, будет. Пусть уберет своих стукачей из администрации. Борис Николаевич ему верит, а тот… Нет, верить можно только старым, надежным друзьям! А эти все прилипалы, сейчас рядом, а завтра — сдадут с потрохами!»

Он тяжело встал из-за стола, подошел к массивному сейфу, повернул ключ, торчащий из замочной скважины. Придерживая рукой, плавно открыл тяжелую дверь. Па внутренних полках лежало несколько папок, стопки документов, какая-то картонная коробочка. Василий Степанович сдвинул панки в сторону, протянул руку в глубину сейфа и достал оттуда початую бутылку «мартеля» — изящный флакон с золотистым ободком, рифленым стеклом и знакомой веем любителям аббревиатурой «ХО».

«Нет ничего лучше хорошего французского коньяка! А этот… Экстрастарый! Ну просто сказка!»

С этими мыслями Василий Степанович налил в маленький хрустальный стаканчик божественную влагу темно-янтарного цвета, залпом ее выпил и снова наполнил емкость. Пошарив рукой в сейфе, он нащупал шуршащую фольгой половинку плитки шоколада, отломил кусочек и с удовольствием закусил.

Начальник главка почувствовал, как возникшее напряжение, вызванное неприятным разговором, ослабевает и он снова приходит в свое обычное состояние, когда все вокруг воспринимается как никчемная суета и бессмысленная возня.

«Кстати, а кто подарил мне этот коньяк?» — вдруг пришла Василию Степановичу мысль в голову. Вереницы служебных и дружеских встреч, приход в его кабинет разных людей, одни из которых просили что-либо устроить, в чем-либо помочь, что-то достать, а другие хотели просто познакомиться с влиятельным чиновником — все это нередко оставляло за собой материальный след в виде бутылки коньяка или виски, коллекционного вина или экзотического бальзама/Василий Степанович не считал это подарком или, уж тем более, взяткой. Как и большинство российских, а прежде и советских чиновников, он рассматривал это как знак внимания или даже особого уважения. Бутылка, как всеобщий эквивалент нормальной человеческой благодарности, стала непременным, можно сказать, заурядным атрибутом закрепления добрых отношений, и но сути дела, никогда не рассматривалась как нечто предосудительное.

«Так кто же мне подарил эту бутылку „мартеля“? — напряг память Василий Степанович и тут же вспомнил: — Ах, да! Это же Григорий! Он же приходил на прошлой неделе. Мы еще обсуждали с ним вопрос про недвижимость в Подмосковье. Такой молодой, но уже знающий чего хочет, человек! Напористый, шустрый. Вот за такими ребятами будущее! А не за этими интриганами, которые готовы перегрызть горло всякому, кто…»

Он не успел закончить мысль. Раздался бой больших напольных часов. Стрелки показывали десять. «Ой, я же решил собрать совещание! Наверное, в приемной уже ждут». Василий Степанович убрал бутылку, закрыл сейф, уселся в кресло и нажал кнопку.

— Лиля, народ уже собрался?

— Да, Василий Степанович, все здесь.

— Пусть заходят.