Читать книгу - "Мечта империи - Марианна Алферова"

Совсем недавно Вер слышал вариации на эту тему в таверне Субуры. Тот разговор ему не понравился. Этот тоже не вызвал восторга. Наверное, это ошибка всех философов — пытаться предоставить счастье одним махом.

Но Элий не воспринял пожелание киника всерьез и заметил с улыбкой:

— Ни один гений не передаст такое желание богам, потому что это желание бога, а не человека.

Марий на минуту задумался. Он оценил ум Элия, но еще больше оценил его лесть.

— Твое замечание не лишено смысла. И, пожалуй, я дам тебе приют.

Марий поднялся и подошел, чтобы отпереть калитку. Элий с трудом сумел сохранить бесстрастное выражение лица, а Вер брезгливо сморщился: от Мария несло застарелым потом. Всем известно, что Диоген жил в бочке, но это не означает, что киники любят посещать бани.

— А, вам не нравится мой запах! — — заорал Марий. — Но, клянусь собакой, от политиков в Риме пахнет еще хуже!

— Поэтому сенаторы используют так много благовоний, — отвечал Элий.

Марий вновь остался доволен ответом и пропустил гостей в дом. Облезлые стены во влажных потеках, почерневший потолок и просевший пол — это запустение напомнило Веру убогость и скудость обстановки его детства во время Третьей Северной войны.

В крошечном триклинии обнаружились три каменных ложа и такой же грубо отесанный каменный куб, служащий столом. Одно ложе было занято. На нем, завернувшись в коричневый, заскорузлый от грязи плащ, храпел какой-то киник. Не обращая на него внимания, Марий наполнил глиняные кружки козьим молоком и сверху положил по ломтю рыхлого светлого хлеба. Отказаться от столь щедрого угощения было невозможно, хотя друзья не так давно вкусили изысканный обед у Гесида. Они уселись на свободное ложе и принялись есть.

— Наверняка, Элий, тебе мой обед не по вкусу, — ухмыльнулся Марий, глядя, как сенатор медленно пережевывает кусок хлеба. — Но черствый хлеб хорошо сочетается с твердостью духа. Думаю, ты найдешь подходящую цитату из Марка Аврелия, чтобы убедить себя, что нынешний обед не так плох?

Оказывается, Марий был не так далек от столичной жизни и знал увлечение Элия стоицизмом. Старый киник не упустил возможности подковырнуть молодого стоика.

— «Относительно мясных блюд и вообще подобных кушаний можно приучить себя к такому взгляду: это вот труп рыбы, это — труп птицы или поросенка»[33], — охотно процитировал Элий.

— О, мудрость! — Марий громко захлопал в ладоши.

Хлопки эти разбудили спящего киника. Он приподнял голову, глянул круглыми ошалевшими глазами на гостей и пробормотал заплетающимся языком:

— Принес «мечту»?

— Мечта улетучилась, — отвечал Вер, не уверенный, что правильно понял вопрос.

— Дай «мечту»… «мечту» немедленно… гнида… Киник завертелся на ложе, выгибаясь, как угорь, и засучил ногами. И тут тряпки, в которые он был завернут,

тоже закопошились, и наружу выбралась худая девица с узким лицом и черными густыми волосами, причем совершенно голая. На ее худой спине с торчащими лопатками острым частоколом проступали позвонки. Девица была на редкость уродлива — длинное плоское туловище с крошечными грудями, а ноги короткие и толстые. Не обращая внимания на гостей, девица вытащила из-под грязной тряпицы шприц, наполненный мутноватой белой жидкостью, и, ухватив повисшую плетью руку несчастного киника, всадила в вену иглу.

— Вот мечта Империи и сбылась, — проговорил Марий с печальной улыбкой. —

Краткое исступленное желание и столь же краткая и простенькая реализация мечты. Не нужны ни поединки, ни риск, ни арена, ни зрители. Лишь человек, его вена, шприц и игла. И немного субстанции, именуемой «мечтой». Перед вами первое и главное доказательство первичности материи.

Девица повернулась к гостям.

Никакого света, кроме уличного, проникающего сквозь узкое, забранное деревянной решеткой оконце, в комнатке не было. Но в черных расширенных зрачках отражалось по тлеющей свече. Она протянула Веру шприц и со странной усмешкой-сказала:

— «Мечта»… Отведай «мечты»…

— Бери, собака, не бойся, — усмехнулся Марий. — Первая «мечта», как первое соитие…

Юний брезгливо поморщился и отстранился.

— Когда я учился в Александрии, подобный препарат испытывали на добровольцах, — задумчиво сказал Элий. — Он помогал людям в случае амнезии. Некоторым удавалось вспомнить час своего рождения. Может, тебе надо что-то вспомнить?

Элий взял из рук девицы шприц. Струйка мутной жидкости брызнула из иглы.

— Начнем? — спросил Элий со странной улыбкой.

Вер ошалело глядел на друга. Элий предлагает ему наркотик! Или сенатор, лишившись гения, сходит с ума? Что он делает? Зачем?

— С бесноватыми надо бесноваться[34], — улыбка Элия сделалась совершенно безумной.

— Ты хотел укрыться в моем приюте, — сказал Марий. — Моя «мечта» укрывает даже от богов. Кто принимает «мечту», делается невидим для богов…

— Я не собираюсь прятаться от богов.

— А я бы на твоем месте укололся, — разглядывая паутину на потолке, отрешенным голосом сказал Марий. — Послушайся, собака, старого мудреца.

Веру показалось, что зрачки Элия странно расширены и светятся тем же таинственным светом, что и глаза одурманенной наркотиками девицы. Как зачарованный, Вер послушно вытянул руку, и Элий вколол ему в вену иглу. Вер получит мечту. Примитивную, вульгарную мечту. Но именно таким мечтам и удается сбыться.

Юний Вер лежал в колыбели, а мать смотрела на него и улыбалась. Она была прекрасна. Не такой, какой он запомнил ее-в доспехах, от которых шел запах пота, металла и кожи; ее руки были мягкими и теплыми, а не огрубевшими, и от них не пахло ружейной смазкой. На ней было платье из тончайшего белого виссона, а на шее — ожерелье из разноцветных камней. Как она могла так перемениться?

— Мой маленький… — шептала она, наклоняясь над ним. — Знал бы ты, какой опасности тебе удалось избежать. Но надеюсь, что ты не узнаешь об этом никогда.

Она взяла его на руки и поднесла к окну — и он увидел совершенно незнакомый пейзаж. Небо было серым и хмурым, шел дождь, и темная зелень деревьев влажно блестела. Дом, в котором они жили, находился на холме — где-то внизу извивалась серой лентой река.

Дверь отворилась, и на пороге появилась женщина в красной тунике и броненагруднике.

— Юния, — сказала мать, обращаясь к вошедшей. — Возьми его. Отныне он будет считать своей матерью тебя.

И мать протянула ребенка женщине в доспехах Вер узнал эту женщину. Фиала «Нереиды» была у нее на груди. И от нее пахло потом, и кожей, и ружейной смазкой.