Читать книгу - "Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко"

мог осуждать те или иные действия. Оценивать их как своевременные или безграмотные, но я получал подпитку, был занят, при деле, и начинал беспокоиться, если переставал получать руководящие указания и, значит, мог стать ненужным. И тогда я деликатно подталкивал того или иного сам. Президент ведь никогда не отдавал мне непосредственно поручений. Всегда делал это через кого-то, а мне лишь советовал, причём, ненавязчиво. Я, таким образом, организовывал себе всё новые и новые бесполезные работы. Лишь бы ощущать себя постоянно занятым делом, втайне рассчитывая, что будут замечены и оценены мои умения и способности. Сейчас я этого лишён. Мой ум остался без пищи. Мне нечего обдумывать, некого критиковать. Всё исчезло, как не бывало. И теперь либо предъявят обвинения, либо… Мне предложено следующее звание, генерал-майора, с условием, что я ухожу в отставку в мирное время. Так для чего нужна была она, моя востребованность? Поверишь, что стараются непременно отстранить тех, кто соприкоснулся с вашим русским МиГом. Но уже не убивают. Хотя вас в полёте атаковать ещё попробовали, ну, это по старинке, так мне кажется. Или вне всякой связи, просто из вредности.

— Остаётся самому стать президентом, если тебя это так заедает, — серьёзно посоветовал Борис, понимая, что последнюю фразу Джеймс сказал, чтобы лишний раз не обеспокоить Акико, хотя остановиться следовало парой фраз раньше. А она опустила глаза и с интересом рассматривала свои руки, сложенные на коленях, и, словно любуясь, даже пошевеливала тонкими длинными пальцами.

— Видишь ли, в моей стране лицо, избранное президентом страны на всеобщих выборах, приступает к исполнению своих обязанностей с 20 января года, следующего за годом выборов. Каждый американец знает это наизусть. Выборы проходят в первый вторник после первого понедельника ноября каждого високосного года. Сейчас у нас две тысячи десятый, так что ты не прав: действительная предвыборная лихорадка начнётся в две тысячи двенадцатом. К шоу с предварительными выборами я серьёзно не отношусь, часто это срежиссированная фикция для легковеров, предварительный результат не всегда подтверждается. Потом по-крупному залихорадит в две тысячи шестнадцатом, две тысячи двадцатом и так далее. В промежутке между днём выборов и 20 января избранное лицо так и считается «лицом, избранным президентом» и в течение трёх месяцев вникает в дела, входит в курс, знакомится с наиболее острыми проблемами и высшими секретами государства. Обязанности президента продолжает исполнять в этот период предшественник вновь избранного, человек, избранный на этот пост четыре года тому назад. Или восемь лет, если он был президентом два срока. Но не более. Хотя ФДР был три срока, я имею в виду Франклина Делано Рузвельта, но тогда была Вторая Мировая война…

Акико тоже захотелось сказать Джеймсу что-то в качестве психологической поддержки:

— Человека с рождения окружают множества явлений, событий, факторов. Или понятий и ощущений невидимых, неосязаемых, предполагаемых. Но они вызывают порой в человеке чувства и эмоции, ничуть не менее сильные, чем вещи, явления или объекты видимые и осязаемые. Не реагируй, Джим, на то, что не случилось.

— Сегодня президентство пролетает мимо меня, — с гримаской брезгливости высказался Миддлуотер, — я не готов. Война — это событие, не вписывающееся ни в какие положения здравого смысла. Тем более, против собственного государства, которому я служил, а оно со мной так обошлось. Но ничего сейчас не изменишь, остаётся принять действительность, вернуться к семье и попытаться жить дальше. Вы отдохните, отец пришлёт за мной самолёт послезавтра. И будь, что будет! Идём? Нет ещё? Тогда спокойной вам ночи.

Утром Акико, лёжа рядом, заметила, что я в ленивой истоме приоткрываю глаза, указала на заснеженную гору Асахи, заполнившую бледно-розовым сиянием всё расшторенное окно, и взяла с прикроватной тумбочки свою верную Джоди:

— Послушаем? Это стихи Рины Левинзон. Она очень поддержала меня своими стихами в Аравии, иначе я могла бы сойти с ума. Я обязательно заучу их наизусть. Ворожат над душами строчки иерусалимской волшебницы Рины, кажется, что она написала их о нас с тобой, Борис:

Я безмолвно шевельнул губами, согласен, пожалуйста, и Джоди стала читать:

СНЕГ В ИЕРУСАЛИМЕ

Снег шёл и таял на лету,

И шёл опять, и снова таял.

 И на холмах, и на мосту

 Блестела кромка золотая.

 Весь Иерусалим в снегу,

 Но лишь на миг, как день вчерашний,

 И вот опять темнели башни,

 И холод покидал строку.

 Случайный снежный ком-птенец

 Развеял это наважденье,

 И наше местонахожденье

 Реальным стало, наконец!

— Ещё, пожалуйста, — заворожённо прошептал я, не решаясь заговорить громче, чтобы не поколебать то неосязаемое, но ощутимое, что, вместе с могущественным воздействием сияния легендарной горы и проникновенной мелодики стихов, волшебно спустилось с небес и окутало нас. Акико поискала и скоро нашла следующее стихотворение, с посвящением, которое Джоди тактично опустила, но без названия, такие у Рины встречаются довольно часто:

А жизнь и есть тепло и торжество,

Короткое паренье над веками.

 Не надо добиваться ничего,

 А просто жить, как дерево и камень.

 И просто воздух медленный вбирать,

 Не умирать, покуда не приспело,

 И не просить, и ничего не брать,

 А только жить легко и неумело.

— Ещё, — снова прошептал я и повторил, — «Короткое паренье над веками». Какой дар Божий, слёзы выбивает, лучше и точнее этих летящих строк не скажешь, паренье над всей историей человечества, но всего лишь на отпущенный жизненный срок.

А после… после жизнь начнётся снова,

Совсем другая — лёгкая, как дым,

 Как тень крыла и отзвук сна земного,

 Дарованная только нам двоим.

 Смотри же в эти дали, не печалясь,

 Там вечность расставляет невода,

 Всё для того, чтоб мы не разлучались

 При жизни, после жизни — никогда.

— «И не просить, и ничего не брать, а только жить…», — повторила и Акико, — только жить. Спасибо, Рина. Иногда мне кажется, что Рина и Марина Цветаева — родные сёстры. Так владеть русским языком, так проникать в глубину сердца. Я не в силах выдержать внутренних потрясений больше, чем от трёх-четырёх стихотворений обеих, и Марины и Рины, кряду. Тем более, после того страшного потрясения, которое постигло меня в Аравии.

— Я знаю, как на Сахалине, а он ведь рядом, хирург Зоя Гавриловна после труднейшей операции дала моему отцу, Кириллу Михайловичу Августову, умный совет — никогда не вспоминать о том, что могло бы быть, если это