Читать книгу - "Максим Горький - Анри Труайя"

Ходатайства Горького перед Лениным и его соратниками не всегда увенчивались успехом. Те из его протеже, спасти которых ему не удалось, затаивали на него злобу за его поражение и смешивали его с безжалостным правительством, которому он, по их словам, прислуживал. Однако это самое правительство, холя и лелея его, все же держало его за «неблагонадежного». Если Ленин еще прощал ему все его выходки, его «политические зигзаги», как он иронично выражался, то его ближайшее окружение, в особенности Зиновьев и Каменев, не спускали со смутьяна глаз. Горький нисколько этим не заботился и, несмотря на свое щекотливое положение, не торопился беспокоиться и паниковать. В конце 1918 года он принял участие в создании первого рабоче-крестьянского университета. Он издавал произведения молодых авторов. Он, человек без образования, читал лекции по истории цивилизации в передвижном пролетарском университете рабочим и морякам Красного флота. Что же до дорогостоящих предметов искусства, которые он коллекционировал, к их происхождению он подходил не слишком щепетильно. Огромная их часть попала к нему после грабежей квартир буржуев. Его верная спутница, Мария Андреева, получила официальную должность. В 1919 году она уже была наркомом театров и внешней торговли. Позднее ей доверили ликвидацию лишних художественных ценностей, то есть в ее обязанности входило продавать за границу, за валюту, предметы искусства, конфискованные Советами в ходе обысков.^[47] Ее деятельность вызвала возмущение некоторых либеральных писателей, которые обвиняли Горького в пособничестве разбазариванию русского достояния и в том, что он напрашивается на скандал, живя в вопиющем благополучии, тогда как столько представителей интеллигенции умирает от голода и холода.

Ленин, со своей стороны, все более раздражался выступлениями своего любимого автора в защиту ученых, писателей, художников в тот момент, когда белогвардейцы так и ищут, как бы потеснить войска большевиков со всех фронтов. Едва Красная армия одержала победу над красновцами, как на Волге выступили полки Колчака. Едва удалось вытеснить их в Сибирь, как с внушительными силами в центре объявился Деникин. Угроза нависла даже над Петроградом. В мае 1919-го Макс писал из Москвы своему отцу, что у них, в Кремле, положение Петрограда не скрывают и не исключают возможности, что город будет сдан [белым] на время. Если Петроград возьмут, он, Горький, окажется в ужасной ситуации. Во-первых, «для белых ты не писатель Горький, а большевик». Его могут схватить. Это будет ужасно. Глупо оставаться в Петрограде. Горький незамедлительно ответил сыну: зря волнуешься из-за меня; меня не тронут; уехать отсюда не могу и не должен. Он не имеет права бросить людей, которые работали с ним и которые совершенно беззащитны, в отличие от него, имеющего писательскую репутацию и некоторые заслуги перед нацией.

Несколькими месяцами позже массивное контрнаступление Красной армии освободит город. А между тем Германия, побежденная силами союзников, капитулировала, Брестский мир свою силу потерял, и военные предводители контрреволюционеров могли рассчитывать на помощь Франции и Англии. Молодая республика Советов никогда еще не была в такой смертельной опасности, а тут, пожалуйста, некий писатель, называющий себя социалистом, выражает недовольство «красным террором», посредством которого новые руководители страны надеются очистить страну от сомнительных элементов. «Вопль сотен интеллигентов по поводу „ужасного“ ареста на несколько недель, – писал Ленин Горькому, – Вы слышите и слушаете, а голоса массы, миллионов рабочих и крестьян, коим угрожает Деникин, Колчак, Лианозов, Родзянко, красногорские (и другие кадетские) заговорщики, этого голоса Вы не слышите и не слушаете». А во время встречи в Кремле он сказал ему еще более прямо: «Чего еще вы желаете? Есть место человечности в этой драке беспрецедентной жестокости? Где здесь место „мягкосердечию и великодушию“? Европа устроила Советской России блокаду, лишила помощи европейского пролетариата, на которую большевики рассчитывали; со всех сторон страну, как медведь, душит контрреволюция, и они, большевики, не имеют права бороться, противостоять? Но ведь они знают: то, что они хотят сделать, кроме них, сделать не может никто. Ленин охотно сравнивал революцию с работой акушерки, принимающей роды у женщины, которая, по его выражению, измучена, истерзана, окровавлена, которая обезумела от боли и больше не представляет собой ничего, кроме куска мяса, чуть живого». Он цитировал Маркса и Энгельса, которые говорили о долгих родовых муках, которыми сопровождается переход от капитализма к социализму. Горький слушал его с уважением, но проникнуться убеждением полностью не мог.

Среди прямых помощников Ленина хуже всего к Горькому относился Зиновьев. Он доходил даже до того, что отдавал распоряжения просматривать личную переписку писателя. Когда тот вмешивался в защиту того или иного заключенного, Зиновьев спешил вставить ему палки в колеса. Он возненавидел новую спутницу Горького, баронессу Марию Будберг, урожденную Закревскую, которую подозревал в том, что она работает иностранным агентом. Вот уже минуло некоторое время как Горький, которому должно было исполниться пятьдесят два года, «дружески» расстался с Марией Андреевой и связал свою жизнь с Марией Будберг, которую близкие называли Мурой, жизнерадостной, умной, предприимчивой дамой, свободно говорившей на французском, английском и немецком.

Вдова русского дипломата, двадцати семи лет, она жила с английским дипломатом и была арестована большевиками, затем отпущена. По выходе из тюрьмы она пыталась бежать за границу, но ею снова занялись чекисты. Горький добился ее освобождения и предложил ей поселиться у него, сначала как секретарше, а затем на положении полноправной хозяйки. По ее совету он все более воздерживался от всяческих политических выступлений. В речи по случаю пятидесятилетия Ленина, в 1920 году, он старательно избегал касаться трудностей, вставших перед нацией, зато живописал светлое будущее, которое готовил ей гениальный и неутомимый вождь: «Предо мной развертывается грандиозная картина земли, изящно ограненной трудом свободного человечества в гигантский изумруд. Все люди разумны, и каждому свойственно чувство личной ответственности за все творящееся им и вокруг него. Повсюду города-сады – вместилища величественных зданий, везде работают на человека покоренные и организованные его разумом силы природы, а сам он – наконец! – действительный властелин стихий».

В ожидании реализации этой грандиозной мечты страна погружалась во мрак, бесчинства и разруху. В 1920 году в России начался ужасный голод, и вскоре, констатировав поражение военного коммунизма, Ленин объявил новую экономическую политику, нэп, более умеренную. В то же самое время, в надежде получить помощь от западных капиталистических стран, советское правительство стало искать сближения с интеллигенцией, все же относившейся к новому режиму враждебно. По инициативе всемогущего Каменева Горький занялся формированием Всероссийского комитета помощи голодающим в целях борьбы с голодом и другими последствиями неурожая (кратко называемого «Помгол»). Успокоенные причастностью к комитету этого свободомыслящего писателя, в него вошли и некоторые интеллигенты, не разделявшие взглядов большевиков. Чтобы доказать, что перед лицом этого национального бедствия они ставят интересы несчастных превыше своих политических убеждений, президентом комитета они избрали самого Каменева. В начале машина работала гладко: составлялись программы действий, произносились речи, бросались призывы к мировой общественности. Горький одну за другой писал статьи для европейской и американской прессы во имя спасения от голода «родины Толстого, Достоевского, Павлова, Мусоргского, Глинки», по его собственному выражению. Он уже верил в возможность либеральной оттепели, которая придет на смену диктатуре пролетариата. Однако чекисты уже злобно следили за этим рассадником человеколюбия. Тайные агенты записывали любое высказывание членов комитета. Вдруг все члены комитета были брошены в тюрьмы, сосланы или высланы из России. Избежали этого лишь предводитель большевиков Каменев, президент комитета, да неприкосновенный Горький. Никогда больше советское руководство не предпримет попытки сотрудничества с интеллигенцией на равных условиях.