Читать книгу - "Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII-XV в. - Владимир Рудаков"

Исследователи обратили внимание на то, что Серапион, обличая пороки русских людей, сравнивает их поступки с поведением «поганых»: «Погании бо, закона Божия не ведуще, не убивают единоверних своихъ, не ограбляють, не обадят, не поклеплют, ни украдут, не запряться чужаго; всякъ поганый брата своего не продасть; но кого в нихъ постигнет беда, то искупять его и на промыслъ дадуть ему; а найденая в торгу проявляют; а мы творимъся, вернии, во имя Божие крещени есмы, а заповеди его слышаще, всегда неправды есмы исполнени и зависти, немилосердья; братью свою ограбляемъ, убиваемъ, въ погань продаемъ. Оканне, — вопрошает Серапион, — кого снедаеши? не таковъ же ли человек, яко же и ты? не зверь есть, ни иноверець…»^[319]

В итоге книжник приходит к «признанию положительных достоинств» татар, способных даже послужить образцом для христиан»^[320]. Трудно судить, что послужило причиной обращения владыки к подобному сравнению: возможно, с помощью столь яркого, даже обидного для христиан примера проповедник стремился привлечь внимание аудитории к своим словам. Важно другое: судя по всему, в основе приведенного пассажа лежат личные наблюдения Серапиона, а «не риторический прием, потому что проповедник, как антитезой, мог бы воспользоваться любым книжным заимствованием». Значит, татары, до этого описываемые им достаточно трафаретно, в восприятии книжника, помимо традиционных черт «нечистых народов», все‑таки имели хоть какие‑то реальные — даже положительные — черты. Таким образом, в пятом поучении Серапиона, пусть лишь в одной детали описания, «видно отношение к татарам как к определенному народу»^[321].

В целом в «Словах» Серапиона Владимирского татары воспринимались в качестве «кары Господней», ниспосланной на Русь в «последние времена» для исправления «грехов людских». Поскольку, по мнению книжника, именно «погрязшие в пороках и безверии» современники были повинны в том, что Господь вынужден был покарать Русь^[322], указанный вектор восприятия монголо-татар обуславливал и отношение пастыря к проблеме возможного спасения паствы, и позицию Серапиона по поводу возможной борьбы с «безбожными».

Во-первых, возможность спасения, по мысли владыки, даруется самим Господом, который не просто «казнит» христиан, но насылает казни «во исправление», с целью очищения православных накануне «последних времен» и Страшного суда: «се же все от Бога бываеть, и симъ намъ спасенье здеваеть»^[323]. Во-вторых, залог спасения владимирский епископ видел в осознании людьми собственной греховности и в искреннем покаянии^[324]. Действительно, как отмечали исследователи, все пять поучений Серапиона «сходны между собой в том, что основное их содержание составляет призыв к покаянию, обращенный непосредственно к слушателям». Именно покаяние «могло отвратить гнев Божий»^[325]: избавление от грехов привело бы, по мысли Серапиона, к прекращению Божьего гнева, следовательно, к избавлению от ненавистного порабощения иноплеменникам.

Религиозное покаяние было у Серапиона основным средством «избысть» «томление и муку» монголо-татарской власти^[326]. На эту тему Серапион рассуждает практически в каждом поучении: «молю вы, братье, кождо васъ: внидите в помыслы ваша, оузрите сердечныма очима дела ваша, възненавидете их и отверзете я, к покаянью притецете. Гневъ Божии престанеть, и милость Господня излеется на ны, мы же в радости поживемъ в земли нашей, по ошествии же света сего придем радующеся, акы чада къ отцю, къ Богу своему и наследим царство небесное, его же ради от Господа создани быхом»^[327]; «молю вы, отступите делъ поганьскыхъ»^[328]; «моляся, вам глаголю: приимемъ покаянье от сердца, да Богъ оставит гневъ свои и обратимъся от всехъ дел злыхъ, да Господь Богъ обратиться к намъ… Придете же со мною на покаянье, да умолоим Бога; веде убо, аще ся покаеве, будемъ помиловани; аще ли не останетеся безумья и неправды, то узрите горша напоследь»^[329] и т. д.

Таким образом, спасение, по Серапиону, представляло собой сочетание двух факторов: Божьей милости, проявляющейся в виде указующих на людские грехи казней, и готовности паствы, избавившись от собственных «беззаконий», встать на путь «покаяния». Естественно, что в рамках подобного восприятия совершенно не оставалось места идеям о возможной борьбе с «погаными». Нашествие «языка немилостивого» совершается по Божьей воле, противостоять ему в принципе невозможно^[330]. Данное обстоятельство особо подчеркивается владыкой: «князи нашихъ воеводъ крепость ищезе», «храбрии наша, страха наполъньшеся, бежаша». Страх от осознания собственных грехов и даруемая Господом возможность покаяния — вот что остается человеку в условиях пленения Руси «иноплеменниками».

***

«Поучения» Серапиона Владимирского были созданы в ближайшие десятилетия после нашествия монголо-татар и, видимо, преследовали цель каким‑то образом осмыслить произошедшее, дать пастве объяснение смысла постигших Русь испытаний. В произведениях Серапиона Владимирского иногда в завуалированной, а иногда и в явной форме нашли отражение эсхатологические ожидания того времени. Ощущая современную ему эпоху как «последние времена», обращаясь к своей пастве как к «последним людям», Серапион характеризовал татар как «язык немилостивый». Владимирский епископ «рассматривает господство монголо-татар как великое зло, которое рано или поздно должно кончиться», поскольку если русские люди избавятся от грехов, то «гнев Божии престанеть… мы же в радости поживем в земли нашей»^[331]. Монголо-татары одновременно выступали как бы в двух ипостасях. С одной стороны, с их помощью, через них осуществлялась кара Господня за грехи людские (наряду с «гладом», «трусом» и пр.). С другой стороны, им «поручалось свыше» попытаться вернуть паству «на путь истинный» до того, как наступит Страшный суд.