Читать книгу - "Мамай. История "антигероя" в истории - Роман Почекаев"

Весьма любопытно, что Михаил Тверской, в целом вызывающий отрицательное отношение историков, опирающихся на московское летописание, тем не менее снискал их одобрение, когда в 1371 г. отказался от ордынских войск, которые предлагал ему Мамай для борьбы с Москвой за великий стол. Историки полагают, что причиной отказа послужило нежелание наводить на Русь общего врага.^[314] Однако сообщения летописей не позволяют утверждать, что такое решение диктовалось благоразумием и благородством тверского князя. Напротив, его отказ объяснялся исключительно тем, что у него не хватало средств не только для привлечения ордынских войск, но и для оплаты великокняжеского ярлыка — не случайно ему пришлось оставить «в заклад» собственного сына, княжича Ивана (впоследствии выкупленного московским князем).^[315] А вообще-то Михаил Александрович отнюдь не колебался в «наведении на Русь» внешних врагов, что прекрасно подтверждается несколькими «литовщинами» 1368, 1370 и 1373 гг. — опустошительными вторжениями в русские земли великого князя Ольгерда, женатого на сестре Михаила.^[316]

Весьма интересно отметить, что стереотип «изначальной» вражды Мамая и русских князей оказался настолько живуч, что его разделяют даже те восточные авторы, которые стараются представить Золотую Орду и ее правителей в положительном свете. Так, например, татарский ученый конца XIX — начала XX в. Р. Фахретдин, склонный идеализировать золотоордынских правителей (включая и Мамая), утверждает, что в период правления Мамая «русские князья то и дело стали нападать на различные улусы государства», а «в 1374 году новгородцы без всякой причины убили послов Мамая мурзы и уничтожили их 1,5-тысячный сторожевой отряд».^[317] Как видим, несмотря на то что в трактовке татарского автора вина за вражду возлагается на русскую сторону, сама концепция изначальной (практически необъяснимой) вражды Мамая и Руси в полной мере им поддержана.

Между тем известно, что еще зимой 1379/1380 г. Дмитрий Московский направил практически все войска своего княжества под командованием Владимира Андреевича Серпуховского, Андрея Ольгердовича Полоцкого и Дмитрия Михайловича Боброка «и иныя воеводы и велможи и бояре многи» (т. е. фактически всех своих военачальников), чтобы отвоевать у Литвы города Стародуб и Трубчевск.^[318] И это — менее чем за год до Куликовской битвы! Как-то не стыкуется это с утверждением о том, что Москва находилась в постоянном противостоянии с бекляри-беком — ведь в таком случае москвичам пришлось бы держать значительные силы на своих восточных рубежах.

Историографы не ограничились тем, что постарались представить вражду Мамая к Руси с самого начала его политической деятельности. Истоки этой вражды еще Софроний Рязанец, предполагаемый автор «Задонщины», выводил с битвы на Калке в 1223 г., когда русские князья впервые были разгромлены монголами — с упоминания об этой битве начинается целый ряд «памятников Куликовского цикла».^[319] Таким образом, вражда Мамая к Руси в древнерусских текстах представлена как наследственная — по сути, заложенная на генетическом уровне! С одной стороны, такой подход может объясняться желанием подкрепить аргументы в пользу того, что Мамай был наиболее злейшим и опаснейшим врагом русского народа. С другой стороны, есть основания полагать, что подобное сопоставление монголов, победивших русских на Калке, и Мамая — попытка своего рода «историографического реваншизма»: если поначалу предшественники ордынского бекляри-бека и побеждали русских князей, то сам он в конечном счете потерпел поражение и таким образом, Русь восторжествовала.^[320]

Возможно, теми же причинами объясняется и не менее частое сравнение Мамая с Батыем, который делит с нашим героем сомнительную честь считаться главным врагом Руси. Многие «памятники Куликовского цикла» содержат упоминания о том, что Мамай хотел разорить Русь «яко же при Батый цари бывши» или «ревнуя… Батыю».^[321] В «Сказании о Мамаевом побоище» есть фраза о том, что Мамай, идя походом на Русь, стал лагерем на реке Воронеже — именно оттуда, согласно летописным источникам, Батый начинал в 1237 г. свое вторжение на Русь.^[322] После поражения Мамая на Куликовом поле «фряги» (генуэзцы из Кафы, к которым он бежал после разгрома) говорят Мамаю: «А не бывать тобе в Батыя царя».^[323] Как и битва на Калке, разорение Руси Батыем неоднократно упоминается в «памятниках»,^[324] и это заставляет предположить, что и в данном случае средневековые русские авторы стараются дать понять, что, несмотря на прежние поражения, в конечном счете победа осталась за русским народом — не случайно в одной из редакций «Сказания о Мамаевом побоище» Мамай даже представлен как «царю Батыю сродич».^[325] Таким образом, он, будучи разгромлен, понес наказание за деяния своего предшественника, неудачливым «двойником» которого он так старался стать. Безусловно, факт поражения и гибели «исторического» Мамая стал одной из важнейших причин того, что именно он стал олицетворять собой Орду — но Орду не грозную и непобедимую, а уже ослабленную и терпящую поражения от тех, кого она побеждала во времена Батыя.

Нет-нет, да и назовут Мамая «вторым Батыем» и современные историки.^[326] Некоторые из них с полным доверием принимают явно тенденциозные сообщения летописцев о том, что Мамай перед походом на Русь «даже интересовался историей и расспрашивал о том, каким образом Батый в свое время добился успеха».^[327]