Читать книгу - "Тэтчер. Неизвестная Мэгги - Дмитрий Медведев"

Как считают журналисты Холлингвортс и Холлорэн, фирма Monteagle Marketing выполняла посреднические функции, сводя нужных людей. Учитывая связи Марка как сына премьер-министра, эта работа идеально подходила для него. Однако со временем Тэтчеру стало и этого мало. Ему захотелось большего. Ему необходим был риск и азарт. Все это он предполагал получить от бизнеса, но сидеть за столом переговоров казалось Марку слишком скучным и однообразным.

В поиске острых ощущений Тэтчер обратился к гонкам – неудовлетворенной страсти юношеских лет. Марк мечтал стать профессиональным спортсменом, еще учась в Хэрроу. В марте 1975 года вместе со своим другом и партнером по бизнесу Стефаном Уильямом Типпингом Тэтчер решил наконец-то начать карьеру автогонщика, приняв участие в соревнованиях «Формулы-3».

Эта затея не просуществовала и двух лет, из которых большая часть времени ушла на банальный поиск спонсоров. Двум начинающим гонщикам пришлось отложить свою идею до лучших времен, а именно избрания Тэтчер премьер-министром.

Как и следовало ожидать, Маргарет отрицательно относилась к спортивным увлечениям своего сына. Она никогда не любила спорт, а на машины смотрела лишь как на средство передвижения. К тому же подобная страсть к острым ощущениям казалась ей не только непонятной, но и весьма опасной.

– Я очень нервничаю, когда мой сын участвует в гонках, часто именно по этой причине он мне о них и не говорит, – признается «железная леди». – Беда в том, что мы не можем отговорить наших детей делать то, что, по нашему мнению, кажется опасным и бессмысленным.^[292]

Конечно же Маргарет не сидела сложа руки. Втайне от сына она просила его друзей как можно чаще отговаривать Марка от участия в заездах.

Один из агентов, представляющих интересы ее сына в 1980-х годах, вспоминает:

– Миссис Тэтчер была очень настойчива, пытаясь держать своего сына как можно дальше от гонок. Она очень боялась его участия в соревнованиях. К делу подключился даже Дэнис, который по своим каналам просил бизнесменов не спонсировать спортивные проекты своего сына.^[293]

По иронии судьбы именно Маргарет с ее феноменальными достижениями на политическом олимпе способствовала продвижению спортивной карьеры Марка. С избранием Тэтчер на пост премьер-министра Марк стал еще более самодовольным.

– Среди моих знакомых он больше всех использует людей в своих интересах, – вспоминает один бизнесмен. – На любой вечеринке Марк только и занимается тем, что выдавливает из людей деньги, особенно на продолжение своей гоночной карьеры. Если с ним заговорит обычный человек, он на него даже не посмотрит. Его взгляд устремлен лишь на поиск новых и более важных контактов.

Все чаще стало звучать и имя Маргарет Тэтчер, которое ее сын начал использовать в любой подходящий и неподходящий момент. В этом плане очень характерен следующий диалог, состоявшийся между Марком и одним из его агентов.

– О, это очень выгодное предложение, и я обсужу его с премьер-министром, – воскликнул Тэтчер.

– Не с премьер-министром, а с вашей матерью, – поправил его агент.

– Эй, парень! – возмутился Марк. – Когда я общаюсь с ней наедине, она, конечно, для меня мама, но когда я представляю ей кого-нибудь, я называю ее премьер-министром.^[294]

Единственное, что волновало Тэтчера, – это деньги и как использовать свое положение для дальнейшего обогащения. В разговорах с друзьями у него постоянно звучали такие слова, как «богатство», «наличные» и «премьер-министр». Пытаясь разобраться в поведении Марка, один из его друзей, Ник Фауэр, замечал:

– Вся голова Тэтчера только и забита тем, чтобы заработать как можно больше. Но мне кажется, что причиной всему служит его внутренняя незащищенность. У Марка было одинокое детство. К нему даже невольно проникаешься симпатией, представляя, что его мать постоянно отсутствовала, вместо того чтобы заниматься воспитанием сына.^[295]

Какими бы ни были внутренние мотивы, Марк не собирался останавливаться на достигнутом. Спустя четыре месяца после обустройства Тэтчер на Даунинг-стрит он принял участие в своем первом крупном международном соревновании – тысячекилометровой гонке Харди Феродо, состоявшейся в сентябре 1979 года в Австралии.

Первый турнир не принес ему ничего, кроме морального удовлетворения и громкого скандала. Испытывая острый дефицит в финансовых средствах, Марк обратился за спонсорством к концерну Toyota, согласившемуся оплатить его расходы и предоставить для выступлений свой автомобиль. И все это на фоне кризисного положения британского автопрома.

Сам факт использования сыном премьер-министра японской модели вызвал бурю негодования на берегах Туманного Альбиона. В какой уже раз Марку пришлось оправдываться в собственных поступках:

– Парень из команды Toyota предложил мне вести их автомобиль, потому что я умею водить, а не из-за того, кто я такой, даже если они и заплатили мне за это определенный бонус, – возмущался Тэтчер.^[296]

Инцидент с Toyota не оказал на Марка особого воздействия, и, наступив на одни грабли, он бодро шагнул к другим. Буквально спустя несколько месяцев, 12 февраля 1980 года, Тэтчер подписал контракт с японским гигантом текстильной промышленности Kanebo.

Теперь его довольно часто можно было увидеть красующимся перед европейскими и дальневосточными фотографами в спортивном костюме из синтетической замши. То он демонстрировал последнюю модель плаща из искусственной кожи антилопы, недавно появившегося на прилавках знаменитого супермаркета Harrods, то позировал с известной итальянской актрисой Изабеллой Росселлини в костюме гонщика.

Как и следовало ожидать, подобные заигрывания с японским брендом были также отрицательно восприняты в Соединенном Королевстве. Директор Федерации британских производителей одежды Джеральд Фрэнч назвал подобное поведение Марка «позорным и низким».

– Принимая во внимание статус миссис Тэтчер как премьер-министра нашей страны, любые возможности, которые могут использовать члены ее семьи, должны направляться на поддержку Британии, а не Японии, – возмущался Джеральд. – Члены нашей федерации расстроены еще больше, потому что британская текстильная промышленность фактически борется сейчас за выживание и нуждается в любой поддержке.^[297]

С аналогичным осуждением выступил и Нейл Кирни, один из руководителей Национального союза портных, потерявшего только за пять месяцев 1979–1980 годов свыше 15 тысяч рабочих мест из-за резко возросшего импорта японской продукции: