Читать книгу - "Горчаков. Время и служение - Виктор Лопатников"

Решимость власти отмежеваться от прежнего курса и пойти по пути реформ проявилась прежде всего в отставках прежних министров и назначениях на государственные посты новых людей. Удаление с политической арены одиозных персон, многие из которых, казалось бы, навсегда вросли во власть, давало повод к надеждам на дальнейшие перемены.

Новый российский самодержец уже с первых шагов стал проявлять приверженность к некоему новому курсу, смысл и значение которого на первых порах, однако, ни сам Александр II, ни его окружение не могли внятно сформулировать. Тогда в газетной публицистике начавшиеся перемены стали называть перестройкой. Жесткие реалии, отодвигавшие Россию на обочину европейской политики, разлад во внутренней жизни государства, унаследованный от прежнего режима, одряхлевший управленческий аппарат, — все это ставило перед российским самодержцем проблемы, одолеть которые в одночасье не представлялось возможным.

Когда Горчаков приступил к своим новым обязанностям, посол Франции в России граф Морни доносил императору Наполеону III о Горчакове как «о государственном человеке с живым, острым умом, щеголяющем независимостью своих мнений и утверждающем, что принял портфель только для того, чтобы доставить торжество своим идеям»^[65].

Горчаков оказался одним из немногих, у кого действительно были свои идеи, касавшиеся государственного управления. Формулируя их, он опирался на многолетние наблюдения жизни далеко продвинувшихся в политическом укладе, в экономических и демократических традициях стран Европы.

Сообщение о назначении Горчакова министром иностранных дел привело в растерянность некоторых близких к новому государю людей. Разочарование настигло прежде всего тех, кто уверовал в свое чуть ли не наследственное право на те или иные государственные должности. Имелись, однако, и другие взгляды на эти кадровые перемены. Вот что писал о них будущий военный министр Д. А. Милютин: «…уволен от должности министра иностранных дел граф К. В. Нессельроде, принимавший в течение почти пятидесяти лет (с 1807 г.) деятельное участие во всех дипломатических делах Европы, наряду с самыми знаменитыми политическими деятелями XIX столетия. Подписанием Парижского мирного договора закончил он свое видное поприще. На место его призван князь Александр Михайлович Горчаков, выказавший много такта, энергии, ловкости на посту посланника в Вене при крайне трудных обстоятельствах последнего времени. Назначение его было принято весьма сочувственно в русском обществе; радовались у нас тому, что политика наша наконец вверена человеку русскому, притом родовитому, потомку Рюрика, сумевшему поддержать достоинство России перед вероломной и двуличной Австрией»^[66].

Двойственность в оценке личности Горчакова и едва сдерживаемое раздражение читаются в написанном в те дни письме русского посланника в Берлине А. Будберга к сыну канцлера Нессельроде: «Назначение Горчакова меня не удивило бы два года тому назад. Оно меня чрезвычайно удивляет теперь, после того, что случилось в Вене… Но может быть, ему больше повезет во главе министерства, чем во всех тех миссиях, которые ему поручались. Конечно, ума в нем достаточно…»^[67]

И хотя у государя преобладали амбициозные воззрения на историческую миссию России в международном плане, он прекрасно понимал, сколь насущным является поиск решения вопиюще сложных внутренних проблем. Насколько позволяли реалии того времени, уже в начале царствования Александр II, прислушиваясь к советам князя Горчакова и его сторонников в правительстве, решился на предоставление некоторых политических прав и свобод, начал медленный демонтаж казарменных норм и правил. Одна из первых либеральных мер — новая система получения загранпаспортов. Прежняя, «николаевская» сильно затрудняла выезд за пределы России. «По моему совету, — вспоминал впоследствии Горчаков, — Государь повелел понизить пошлину на заграничные паспорта с 500 рублей до 5 рублей за полугодичное пребывание за границей»^[68].

Министр иностранных дел в тот период стал главным, наиболее приближенным к Александру II советником практически во всех государственных делах. Он помог власти в труднейший момент ее становления обрести ощущение надежности, веры в перспективу. Ему удалось вдохнуть мужество и уверенность в самодержца, в членов его семьи и окружение, предложив энергичные меры, способные придать царствованию Александра II отличные от прежних смысл и значение.

Горчаков был человеком, к которому Александр II с давних пор — еще со времени их встреч в революционной Европе и впоследствии в Штутгарте — испытывал симпатию и доверие.

Предоставление политических прав и свобод, начало которым было положено возвращением из ссылки опальных декабристов, ослабление цензуры, открытая дискуссия о способах решения крестьянского вопроса — лишь часть проблем, которые, по воспоминаниям Горчакова, обсуждались им в доверительных беседах с Александром II.

Горчаков на петербургском политическом небосклоне был человеком малоизвестным: его лицо не примелькалось в светских салонах и коридорах власти. Императору, поставившему своей целью приобщить Россию к европейским ценностям, сведущий советник был необходим. Когда, в ходе долгих уговоров, Александр II получил от Горчакова согласие занять пост министра, произошла сцена, смысл и значение которой носит на первый взгляд религиозно-мистический, а по сути — глубоко символический характер. Горчаков неожиданно обратился к императору с просьбой: «Ваше Величество, снимите с одного из образов Ваших крест и возложите на меня. Да дарует он мне силы к поднятию того креста великих трудов, которые Вы возлагаете на меня с обязанностью министра иностранных дел». Лицо Государя просветлело удовольствием. Он вынес из соседней комнаты небольшой серебряный крестик и, возлагая на меня, сказал: «Примите это, князь. Да укрепятся ваши силы». Этот крестик всюду меня сопровождал»^[69].

Этот символический жест скрепил их союз. В дальнейшем в отношениях Александра II и Горчакова установился такой уровень доверия, разрушить который, несмотря на неоднократно предпринимавшиеся ближним окружением царя попытки, оказалось невозможно. За годы царствования Александр II не однажды производил замены в своем кабинете. Приходили и уходили люди разного калибра, разных достоинств. Горчаков неизменно оставался на своем месте. «В России есть только два человека, которые знают политику русского кабинета: император, который ее делает, и я, который ее подготовляет и выполняет»^[70], — сказал однажды Горчаков Бисмарку.