Читать книгу - "Поцелуи на хлебе - Альмудена Грандес"

так все говорят. Если б все, кого сократили, были как ты, и кризиса никакого не было бы…

– Бегония…

Но она встает и заявляет, что у нее масса дел, идет в душ, одевается, красится, а потом, перед тем как отправиться в клинику, решает быстренько просмотреть скидки и распродажи.

Когда она вновь смотрит на часы, уже без четверти десять, и нет смысла куда-то идти.

Утром перед уходом Бегония целует мужа, который, обложившись папками с документами, сидит за столом с компьютером и калькулятором старшего сына.

– Я на минутку; если принесут продукты, пусть все оставят на кухне, ладно?

К банкомату стоит хвост, все работает без проблем, пока не подходит ее очередь. Бегония вводит ПИН-код, максимальную сумму, которую может снять за день, нажимает на зеленую кнопку и в ответ получает непонятное сообщение. Повторяет все сначала – и вновь получает то же самое сообщение. Вытаскивает карту и заходит в банк.

– Все верно, – сотрудница банка улыбается ей, будто сообщает отличные новости. – У вас установлен ежедневный лимит в пятьдесят евро. Если вы хотите снять больше, то только в кредит.

– Пятьдесят евро?! – обычно в банкомате она снимает на порядок больше. – Не может такого быть, это какая-то ошибка, я не понимаю…

Улыбка сходит с лица сотрудницы.

– Нет, сеньора, извините, но никакой ошибки нет. Совладелец счета…

– Ясно, хорошо, спасибо. – Бегония забирает карту и выходит без лишних слов.

Бегония не знает, что именно сделал ее муж, но одна мысль о том, что посторонняя тетка будет рассказывать ей об этом перед другими людьми, приводит ее в куда больший ужас, чем известие об ограничении на снятие денег. Чтобы успокоиться, она решает немного прогуляться, заходит в кафе, берет кофе и тост и делает заключение, что Фернандо склонен к драматическим жестам, но она его вразумит.

Когда приносят счет, она не решается заплатить картой и достает из кошелька купюру. После, раз уж она все равно разменяла деньги, Бегония покупает у цыганки возле выхода из метро дюжину белых калл, крупных и великолепных.

Когда она заходит в столовую, Фернандо по-прежнему сидит за столом в окружении бумаг, компьютера и калькулятора. Завидев жену, он откидывается на спинку стула и смотрит ей прямо в глаза. Она видит в этом взгляде агрессию.

– Что ты о себе возомнил? Ты вообще кто такой, чтоб распоряжаться моими деньгами? С какой стати ты хозяйничаешь с моей картой, не сказав мне ни слова? Ну вообще! Расскажи я кому…

– Что? – Фернандо зажигает сигарету, затягивается, глядя, как ярость на лице жены сменяется изумлением. – Я не…

– И с каких это пор ты снова куришь?

– Со вчерашнего вечера.

Он снова затягивается, выпускает дым, смотрит на нее – и Бегония уже не чувствует себя жертвой и не осмеливается спросить, не сошел ли он с ума, или попросить его не делать глупостей. Она внезапно решает, что и знать не хочет, что приключилось с ее карточкой.

– Ладно, пойду поставлю цветы…

– Погоди, Бего, цветы за десять минут не засохнут. Хочешь? – Она кивает, он зажигает ей сигарету. – Я не распоряжаюсь твоими деньгами, а пытаюсь помочь тебе ими распоряжаться. Сдача квартиры, которая тебе досталась от крестной, после взноса в товарищество владельцев приносит полторы тысячи евро, не знаю, в курсе ли ты. Патенты, оставшиеся от твоего дедушки, приносят вдвое больше, но только деньги тебе выплачивают раз в год, в январе, а сейчас апрель, и ты уже потратила в этом году в три раза больше, чем получила. Делим полторы тысячи на тридцать, получаем пятьдесят, накинем чуть-чуть сверху, когда в месяце тридцать один день… – Он подталкивает к ней калькулятор. – Хочешь – сама посчитай. Раньше все это было неважно, потому что твои долги закрывал я, но больше так не получится, Бего. Я встал сегодня в шесть, потому что не мог спать, проверил наш счет и увидел, что вчера ты потратила в супермаркете пятьсот сорок евро.

– Я закупалась на месяц.

В эту секунду Бегония завидует улиткам, которые в любой момент могут просто взять и спрятаться в раковину.

– Пятьсот сорок евро – и это после нашего вчерашнего разговора, ты уже знала, что питомник закрывают. Пятьсот сорок евро, Бегония… Ты знаешь, что некоторые семьи вынуждены жить целый месяц на меньшие деньги?

– Ну ладно, в следующий раз не буду…

– Я не об этом, Бего. – Если б она набралась смелости посмотреть на мужа, то увидела бы, что с каждым словом он хмурится сильнее, словно от боли; но в отсутствие раковины она пристально изучает собственные ногти. – Следующего раза не будет, его просто не может быть.

Несколько мгновений они сидят молча, не шевелясь, по разные стороны общей грусти.

– То есть мы теперь бедные, – ее голос звучит настолько беспомощно, что ей самой кажется, что эти слова произносит кто-то другой.

– Нет, мы просто никогда не были богатыми. А теперь, пока питомник не начнет приносить доход, я буду получать только пособие по безработице. Что-то, конечно, останется от выходного пособия, но эти деньги лучше отложить, пока непонятно, как пойдут дела. Поэтому, милая, мне очень жаль, но праздник окончен.

Бегония встает, поворачивается к мужу спиной и медленно направляется к двери.

– Я люблю тебя, Бего.

– Это неправда, – говорит она, не оборачиваясь.

Закрывшись в спальне, она звонит в парикмахерскую, отменяет запись, бросается на кровать и принимается рыдать.

Дети приходят из школы – а она все рыдает.

На кухне гремят кастрюли – а она все рыдает.

Шумит вода в раковине, включается посудомойка – а она все рыдает и рыдает, а потом наконец проваливается в сон.

Просыпается она в семь вечера, очень голодная и полумертвая от усталости, будто вагоны разгружала; обходит дом, убеждается, что никого нет.

Готовить ей неохота, поэтому она делает себе бутерброд с хамоном, самым обычным, потому что упаковка дорогого иберийского, купленная накануне, внушает ей необъяснимый страх. Идет в гостиную, садится на свое место в углу дивана, оглядывается вокруг и вдруг поражается увиденному. Впервые за много лет ей нравится ее жизнь: большой светлый дом, красивая мебель, любящие дети, муж, взявший на себя все, что только можно, и ни разу не упрекнувший ее за то, что она не хочет работать.

Ее глаза в последний раз наполняются слезами, и она чувствует себя лучше, потом еще лучше, а потом лучше, чем когда-либо.

Встав с дивана, она замечает, что ком в желудке исчез.

Делает вдох, выдох, радуется его отсутствию и думает: интересно, когда он вернется в следующий раз.

В последнее воскресенье перед Пасхой Диана зовет мать на обед.

Адела, как обычно, приносит вино и сладости и подмечает, что зять очень мало ест, а разговаривает и того меньше.

– Поможешь мне убрать со стола, мам?

После кофе Адела совершенно убеждена, что дочь хочет закрыться с ней на кухне и поговорить о муже. Первые слова Дианы подтверждают эту гипотезу.

– Послушай, мам, я… – Диана открывает посудомойку, садится на корточки, изучает ее содержимое – похоже, так ей проще начать этот разговор. – У меня проблемы.

– Да я уж поняла, – Адела принимается ставить стаканы на верхнюю полку машины. – Что такое с Пепе?

– С Пепе? – дочь глядит на нее в изумлении, с противня, который она держит в руках, ручьями стекает вода. – С Пепе все в порядке.

– Точно?

– Точно, – Диана энергично кивает и возвращается к посудомойке. – С Пепе все нормально, а я хотела поговорить с тобой о другом. София решила поехать на Страстную неделю на пляж с этим своим новым парнем, но он зарабатывает совсем мало, а она не хочет платить за него, чтобы он не чувствовал себя ущемленным, ну и, в общем, она просится пожить в нашем домике.

– А-а-а, – Адела улыбается: Диана только что напомнила ей, что теперь у нее на одну проблему меньше. – Ну замечательно, это именно то, что нужно твоей сестре, я очень рада…

– Это да, но, понимаешь… – Диана опирается о раковину, поднимает ладонь, сжатую в кулак, и начинает по одному разгибать пальцы. – В нашей спальне будем спать мы с Пепе. В гостевой – его родители, они еще месяц назад забили место. В детской – Пабло и его друг Фелипе, потому что Хосе