Читать книгу - "Король холопов - Юзеф Игнаций Крашевский"

обгоняли, затевались ссоры, и люди хватались за оружие. Видя все это, крестьяне должны были осторожно отыскать себе местечко где-нибудь в стороне и там расположиться, потому что все сухое пространство вблизи было занято расставленными возами, лошадьми, палатками и горевшими кострами.

Весна была ранняя, только что началась, травка на лугах чуть-чуть показалась, а потому нечего было и надеяться на свежий корм для лошадей. Но крестьяне не особенно заботились в этот момент о лошадях, так как дело шло о них самих.

Протиснуться между дворянами и занять среди них место было неудобно и опасно, поэтому они остановились на дороге, в стороне, перед Краковскими воротами, а Вядух на авось поехал искать какого-нибудь пристанища и кое-что разузнать…

Но это было не легко и пришлось долго блуждать. По дороге, по которой они ехали от Латанич и Кобыльник до Красного Ходча, везде было много народа, и повсюду, где мужик показывался, его провожали глазами и каждый задавал себе вопрос: что он тут делает?

Наконец, на самом конце Гориславицкого предместья, Лекса, заметив хату, не слишком бедную и не слишком богатую, решил на всякий случай зайти в нее. Изба была похожа на крестьянскую; а около города было изрядное количество полумещан, полуселян.

Свой своего всегда узнает. Вядух сошел с лошади и хотел войти в хату, но заметил, что она уже занята рыцарской челядью. Он очень неудачно попал туда, потому что оказалось, что это челядь Неоржи, которая тут расположилась. Один из слуг, часто видевший его, сразу узнал прибывшего.

— Вядух, гм? Что ж это, ты тоже приехал в Вислицу в гости к королю? — начал насмешливо слуга воеводы.

Старик не имел желания ответить на эту колкость, хотя в нем кипело от обиды.

— Как видите, — произнес он, — и мы в гости!

Не желая вдаваться ни в какие дальнейшие разговоры, Вядух выскользнул из комнаты. Вслед за ним вышел и хозяин хаты, представительный крестьянин, пожелавший узнать, что ему надо.

Вядух в первый момент колебался, открыть ли ему цель своего приезда, и вначале ограничивался неопределенными ответами. Наконец, он решил ему сказать, кто он.

— Зачем я буду это скрывать? — произнес он. — Король нам приказал приехать сюда, чтобы и мы услышали то, что будет обнародовано. Тут нас целая кучка и нам негде приютиться. Посоветуйте.

Тут трудно было что-нибудь посоветовать. Болотистая местность, залитая еще теперь весенним разливом реки Ниды, с трудом могла вместить в себя всех, которые сюда съехались. Король приютился в замке в нескольких небольших комнатах, вместе с архиепископом Ярославом Богорьей и с Янгротом краковским. Познанский епископ, Войцех Палука и Мацей Влоцлавский остановились в доме ксендза при костеле. Из воевод лишь двое, более близких к королю, кое-как поместились в замке, остальные в местечке у мещан по два человека в одной комнате; даже городские ворота — Краковские, Буские, Замковые были переполнены людом; приехавшие расположились на улицах и на рынке.

Крестьяне не нашли угла для себя и отправились в Бжезинь. Там они упросили крестьян позволить им переночевать; они решили на следующий день потихоньку пробраться в замок, потому что слышали, что именно в этот день — как раз была четвертая неделя поста — после торжественного богослужения в костеле, где обедню должен был служить сам архиепископ, на дворе королевского замка будут объявлены новые законы. Тем временем они вдоволь могли наслышаться о том, как заранее отзывались об этих законах. Простой люд рассказывал о них разные небылицы, а духовенство не скрывало того, что оно совсем не радуется этому королевскому новшеству.

— Он знает, что он делает, — говорили одни, — он добровольно не ослабит своей власти, он скорее ее отнимет у других, увеличив этим свою собственную. Понемногу он лишит рыцарей их свободы, и у нас будет, как на Руси, где имеют право голоса одни лишь князья, а дворяне лишены его. Тот же порядок он захотел ввести и у себя.

Духовенство, знавшее более подробно об этих новых законах, находило их варварскими и неприменимыми, указывая на то, что можно ввести другие законы чужеземные или римские, более подходящие для страны.

В их словах проглядывало недоброжелательство и недоверие, которое они питали к ксендзу Сухвильку. Однако архиепископ стоял на стороне короля, а он был высшим пастырем.

Но не обошлось и без нареканий на него, о которых шепотом передавали друг другу. Ксендз Сухвильк был его племянником; знали о том, что архиепископ очень снисходителен к королю и однажды в трудную минуту выдал ему из гнезнинской сокровищницы на несколько тысяч гривен крестов, чаш и драгоценных камней, за что впоследствии ему назначен был доход из копей в Величье; поговаривали о том, что архиепископ для удобства обменивался с Казимиром церковными землями.

Малополяне и великополяне, куявцы, а также и мазуры опасались потерять свои владения.

Наконец, всем известное пристрастие короля к хлопам, и его желание им покровительствовать внушало опасение, что он увеличит их права в ущерб дворянам.

Поэтому умы волновались; однако власть короля, хотя права его и границы их ничем не были определены, признавалась всеми и ее почитали. Король мог, как высший судья, приговорить к смертной казни всякого дерзко выступившего против него, и никто не осмеливался и не мог этого сделать, а лишь потихоньку роптали…

Окружающие короля, наученные Сухвильком, повторяли то, что многократно от него слышали: что новые законы обеспечат справедливость, уменьшат и уничтожат все насилия и злоупотребления, что было бы стыдно, если бы Польша не ввела бы у себя постановления, принятые всеми другими государствами.

На следующий день благовест возвестил о богослужении, а так как большая часть прибывших не могла поместиться в костеле, то громадная толпа осталась на дворе. По окончании службы вся толпа во главе с королем и архиепископом направилась к замку.

Погода не особенно благоприятствовала торжеству; холодный ветер завывал, небо было покрыто тучами. Но ни Казимир, шествовавший с победоносным видом, ни другие этого не заметили. Свита короля в этот день выступила с истинно королевской пышностью, во всем блеске оружия, в дорогих платьях, окаймленных драгоценными мехами.

Сам Казимир был в черном, с цепью на шее, на нем был роскошный пояс, а на плечи его был накинут пурпуровый плащ на горностаевом меху. Часть свиты была в пурпурных платьях с польскими орлами на груди, другие с оружием и позолоченными шишаками, на которых были символические знаки: топоры, соколы, луна.

Хотя толпа стихла, однако когда король начал говорить, слов его никто не слышал, так