Читать книгу - "Чахотка. Другая история немецкого общества - Ульрике Мозер"

Чахотку могли считать возвышенной болезнью элиты, пока она не стала массовой и не превратилась в банальный народный туберкулез, распространившись среди социальных низов и рабочего пролетариата. Но даже тогда в литературе, опере и других произведениях искусства от этого недуга еще некоторое время продолжали красиво и элегически умирать избранные герои. Постепенно чахотка стала типичной «пролетарской болезнью»^[442], причиной инвалидности и смерти людей в еще трудоспособном возрасте.

Свое «победоносное» шествие чахотка как массовое заболевание начала в Англии^[443]. С изобретением паровой машины низкого давления в 1765 году и прядильной машины, так называемой прялки Дженни, которая вместо одной нити производила сначала разом восемь, потом — восемьдесят и больше, началась промышленная революция, превратившая Англию в «мастерскую мира»^[444]. Появились новые промышленные центры, куда устремились толпы неимущих людей, которые не могли предложить ничего, кроме своих рабочих рук. Они трудились в тяжелых условиях, проживали в густонаселенных бараках в рабочих поселках вокруг фабрик, в бедности и убожестве. Человеческая рабочая сила стала бросовым товаром, когда одного рабочего легко можно было заменить другим. Особенно это касалось женщин и детей — это была самая дешевая рабочая сила. Дети, иногда не старше лет шести-семи, тысячами работали на фабриках, стоя у станков и машин по 12–14 часов в сутки. Женщины и дети, измученные тяжелым трудом и недополучающие достаточно пищи, часто становились жертвами чахотки. По свидетельствам того времени, в рабочих цехах постоянно кашляли и плевались. С 1780 года число больных чахоткой в Англии резко увеличилось. Английские врачи давно были с этой болезнью на ты: здесь еще в 1814 году, задолго до появления подобных заведений в Париже и Берлине, открылась первая специальная больница для легочных больных на 80 коек^[445].

Германия отставала от Англии, здесь промышленная революция пришлась на период между 1830 и 1850 годами. Но тем более бурным было промышленное развитие страны, особенно с 1870‐х годов, после объединения германских земель в одну империю. Рурская область за несколько десятилетий превратилась в крупнейший промышленный регион Европы. Между 1870 и 1914 годами Германия из аграрной страны окончательно превратилась в промышленную, ведущую на континенте.

В поисках работы люди массово переселялись из сельскохозяйственных областей на востоке страны — из Силезии, Восточной и Западной Пруссии, Польши — в новые промышленные центры, в первую очередь в Рурскую область и Берлин. В Дуйсбурге в 1910 году каждый шестой новоприезжий был иностранцем^[446].

Взрывной рост городского населения изменил облик городов. В середине XIX века многие германские города оставались такими же, какими были в позднем Средневековье и раннем Новом времени, однако индустриализация привела к тому, что они в кратчайшее время переросли свои прежние границы. Если в 1871 году едва ли четверть населения молодой Германской империи проживала сообществами более 5 тысяч жителей, то в 1910 году так жила уже почти половина населения^[447].

Самой молодой, динамичной и быстрорастущей метрополией Европы в 1871 году был Берлин^[448]. Старая королевская резиденция, где располагался чиновничий аппарат и военный гарнизон, от которого в первой половине XIX века еще веяло обывательским уютом, в 1877 году превратилась в мегаполис с миллионным населением, а к 1905 году население Берлина увеличилось до 2 миллионов. Берлин стал настоящим современным центром и крупнейшим промышленным регионом Германии: здесь находились головные представительства и заводы компаний Siemens, Borsig, Agfa и AEG. Городу были необходимы всё новые рабочие силы.

В стороне от широких роскошных центральных улиц и богатых вилл, в бедных предместьях на востоке и на севере города, возник пролетарский Берлин, мир бараков, густонаселенных доходных домов, трущоб, задних дворов, нищеты и убожества.

Снимать жилье в Берлине было дорого, и плата постоянно росла. Съем жилья съедал большую часть заработка рабочих, отчего семьи вынуждены были уживаться в тесных крошечных комнатушках. Сохранилось множество свидетельств и изображений этой тесноты, убожества, нищеты, сырых квартир и катастрофической антисанитарии^[449].

Во время первой берлинской переписи населения 1861 года было установлено, что больше двух третей населения города проживают в квартирах не более чем из двух комнат, почти половина всех квартир в городе — однокомнатные, с печным отоплением^[450]. Эта единственная комната с печью одновременно служила и кухней, и спальней. Туалеты, иногда человек на сорок, находились на лестничной площадке или во дворе. Свет и воздух попадали в комнаты через световые шахты, а иногда жилище располагалось и вовсе в темном подвале. Каждый десятый берлинец в 1880 году жил в подвальном помещении^[451]. Большие многодетные семьи селились в помещениях ниже уровня реки Шпрее, среди плесени и вони.