Читать книгу - "Пушкин и его современники - Юрий Тынянов"

Подобный жребий для поэта

И для красавицы готов:

Стихи отводят от портрета,

Портрет отводит от стихов. *[169]

Он же пародирует чрезмерно почтительную "Надпись к портрету гр. Д. И. Хвостова", появившуюся в "Дамском журнале":

Хвостов на Пинде - соловей,

В Сенате - истины блюститель,

В семействе - гений-покровитель

И нежный всюду друг людей,

сначала заменив слово "людей" словом "ушей", а затем и окончательно переделав:

Хвостов на Пинде - соловей,

Но только соловей-разбойник,

В Сенате он живой покойник,

И дух нечистый средь людей. **

При этом оказалось, что А. И. Тургенев, Жуковский и Алексей Перовский также пародировали этот "катрень графа Хвостова". ***

Но все же Хвостов к 1825 г. оставался, предметом домашнего употребления у старших, большой и мастерской пародии Пушкина он не заслуживал. ****

Да и пушкинская "Ода графу Хвостову" пародирует не только и не столько Хвостова, сколько одописцев вообще, причем в список их вошли не только представители старой оды, как Петров и Дмитриев, но и такой современный поэт, как Кюхельбекер. Таким образом, "Ода графу Хвостову" является как бы "Revue des Bйvues", о которой Пушкин мечтал еще в 1823 г., ***** [169] при этом либо Пушкин пародировал не только Хвостова, но и перечисленных авторов, либо Хвостов был только полемическим именем, средством шаржа, а пародия была направлена по существу не против него. Но и это не уяснит нам того обстоятельства, почему Пушкин в 1825 г. удостаивает такой длинной и мастерской пародии старинную оду и почему сплетает с именем Петрова имя Кюхельбекера.

* Остафьевский архив, т. III, стр. 83.

** Там же, стр. 109 и 472.

*** Там же, стр. 112.

**** "Вошло в обыкновение, чтобы все молодые писатели об него оттачивали перо свое, и без эпиграммы на Хвостова как будто нельзя было вступить в литературное сословие; входя в лета, уступали его новым пришельцам на Парнас, и таким образом целый век молодым ребятам служил он потехой" (Записки Ф. Ф. Вигеля, ч. 3, М., 1892, стр. 145).

***** Переписка, т. I, стр. 63.

Не могу также согласиться со Львом Поливановым и относительно сюжета "Оды"; комизм его вне сомнений, но сам он загадочен. В сущности, сюжетная схема "Оды" - смерть Байрона. Если принять во внимание впечатление, произведенное этим событием, то нужно предположить, что к сочетанию имени Байрона с именем Хвостова и к тому обстоятельству, что оно служит сюжетом пародии, у читателей того времени был какой-то ключ.

Начнем с последнего. Байрон умер 7 апреля 1824 г. Получив известие о его смерти, Пушкин писал кн. Вяземскому в июне 1824 г.: "Тебе грустно по Байроне, а я так рад его смерти, как высокому предмету для поэзии". * Между тем все ждут поэтических откликов на событие. Вяземский пишет жене: "Кланяйся Пушкину и заставь тотчас писать на смерть Байрона, а то и денег не дам". ** Он же пишет Тургеневу: "Завидую певцам, которые достойно воспоют его кончину. Вот случай Жуковскому! Если он им не воспользуется, то дело кончено: знать, пламенник его погас. Греция древняя, Греция наших дней и Байрон мертвый - это океан поэзии! Надеюсь и на Пушкина"; *** "Неужели Жуковский не воспоет Байрона? Какого же еще ждать ему вдохновения? Эта смерть, как солнце, должна ударить в гений его окаменевший и пробудить в нем спящие звуки!". **** Таким образом, смерть Байрона явилась темою для лирических состязаний, "высоким предметом" для торжественной лирики. Вскоре начинается приток произведений, посвященных смерти Байрона. *****

В числе их были: стихотворение Пушкина "К морю", с обращением к Байрону, появившееся во II части альманаха "Мнемозина", стихотворение Кюхельбекера "Смерть Байрона", напечатанное в III части "Мнемозины" (и затем изданное отдельно) и стихотворение Рылеева "На смерть Байрона". ******

* Переписка, т. I, стр. 118.

** Остафьевский архив, т. V, стр. 11.

*** Там же, т. III, стр. 48, 49.

**** Там же, стр. 54.

***** Алексей Веселовский. Западное влияние в новой русской литературе. М., 1906, стр. 159, примечание.

****** Напечатано только в 1828 г. в "Альбоме северных муз"; см. также статью В. Якушкина "Из истории литературы 20-х годов. Новые материалы для биографии К. Ф. Рылеева" "Вестник Европы", 1888, ноябрь-декабрь, стр. 592.

В стихотворении Кюхельбекера имя Байрона связано с именем Пушкина: Пушкину, сидящему на крутизне над морем (лирическое действие развертывается в "стране Назонова изгнанья"), является тень Байрона.

Стихотворение представляет собой каноническую оду, с явным соблюдением архаического державинского стиля:

Начинается она с экспозиции - картины вечера:

За небосклон скатило шар,

Златое, дневное светило

И твердь и море воспалило;

По рощам разлился пожар;

Зажженное зыбей зерцало,

Алмаз огромный, трепетало.

Пятая и шестая строфы вводят основной мотив. *

* В черновой рукописи Кюхельбекера (Пушкинский дом) стихотворение начиналось прямо с шестой строфы, остальное прибавлено после.

И кто же в сей священный час

Один не мыслит о покое?

Один в безмолвие ночное,

В прозрачный сумрак погружась,

Над морем и под звездным Хором

Блуждает вдохновенным взором?

Певец, любимец россиян,

В стране Назонова изгнанья,

Немым восторгом обуян,

С очами, полными мечтанья,

Сидит на крутизне один;

У ног его шумит Евксин.

Только в одиннадцатой и двенадцатой строфах дастся дальнейшее развитие мотива:

Тогда - (но страх объял меня!

Бледнею, трепещу, рыдаю;

Подавлен скорбию, стеня,

Испуган, лиру покидаю!)

Я вижу - сладостный певец

Во прах повергнул свой венец.

Видения, "возвещающие певцу Руслана и Людмилы о смерти Байрона, суть олицетворенные произведения последнего". Это место "Оды" особенно архаично как по аллегорической основе, так и по языку и стилю:

Он зрит: от дальних стран полдневных,

Где возвышался Фебов храм,

Весь в пламени, средь вихрей гневных,

По мрачным тяжким облакам

Шагает призрак исполина;

Под ним сверкает вод равнина!

Он слышит: с горной высоты

Глагол раздался чародея!

Волшебный зов, над миром вея,

Созданья пламенной мечты

В лицо и тело облекает;

От Стикса мертвых вызывает!