Читать книгу - "Харун Ар-Рашид и времена "Тысячи и одной ночи" - Андре Кло"

Однако в конце VIII в. арабы достигли предела своих возможностей. Сасаниды навсегда сошли с исторической сцены. На востоке, несмотря на пропаганду, которая продолжалась несколько десятков лет на берегах Окса (Амударьи), Таласская битва, совпавшая с китайской экспансией в Центральную Азию, положила конец попыткам отделения Мавераннахра. Империи Дальнего Востока находились вне пределов досягаемости. Государство Каролингов было слишком удалено — расстояние от Гибралтара до берегов Луары составляет 1500 километров, — чтобы до него можно было добраться. Битва при Пуатье, которая для мусульманских историков навсегда осталась лишь разгромом «горстки солдат, совершавших набеги далеко за пределы самых дальних границ»^[88], не имела продолжения. Завоевывать ни на востоке, ни на западе было нечего, и не осталось народов, которым можно было бы проповедовать ислам.

Оставались империя василевса и страстная мечта завоевать Константинополь. Она веками будоражила умы многих мусульманских императоров, а затем, когда один из них^[89], наконец, завладел им, — христианских королей и императоров, которые чуть ли не до наших дней мечтали о его возвращении. Если бы не греческий огонь^[90] и Лев III Исавр, которому большую помощь оказали нападения булгар на арабов, поход Масламы, возможно, увенчался бы успехом. Эта экспедиция знаменовала собой высшую точку арабского наступления. Аббасиды находились на вершине своего могущества, и сначала Махди, а потом Харун ар-Рашид и его сын Мамун столкнулись с реорганизованными по территориальному принципу (фемы^[91]) сухопутными и морскими силами Византии, которые до какого-то момента неизменно доказывали свою боеспособность.

Неизбежная встреча

Для арабов раннего средневековья византийцы были единственными непосредственными соседями. Другие народы обитали на огромных расстояниях, в месяцах пути. Установление контактов с ними практически превращалось разведку; и то, что о них было известно, имело лишь отдаленную связь с реальностью. В соответствии с мусульманским законом, посещение страны неверных является предосудительным поступком, допустимым лишь с целью выкупа пленников. Торговля же не является достаточным основанием для подобного путешествия^[92]. К неверным отправлялись лишь отважные путешественники и чаще всего стремительно обогащались. Остальные же пребывали в полном неведении относительно Азии, о Европе имели лишь самое смутное представление, а о ее географических очертаниях — вовсе никакого. Африка для них ограничивалась Магрибом и частью восточного побережья. Остальной мир был достоянием мифов.

Византийцы же имели менее расплывчатое представление о странах Востока и Севера. В частности, они поддерживали отношения, в основном торговые, но также и политические, с Каролингами, а Центральная и Южная Италия входили в состав греческой империи до середины VIII в. Они тоже нечасто решались выйти за собственные границы, а с тех пор, как арабы завладели южным побережьем Средиземного моря и торговля с дальними странами оказалась в их руках, подобные вылазки стали совсем редкими.

Будучи друг для друга единственными соседями, арабы и византийцы были, если так можно выразиться, обречены на взаимоотношения. Их часто прерывали войны, но они существовали, а также имел место разного рода обмен. Соседи проявляли по отношению друг ко другу одинаковое любопытство. Но можно ли утверждать, что они это осознавали? Конечно же, нет. Их религии и обычаи слишком различались. Каждый был убежден в собственном превосходстве, даже если допустить — разумеется, чисто теоретически — мысль о разделе мира между ними. Мусульмане считали себя избранниками Бога, верили, что их религия является единственно истинной и в будущем распространится по всей земле. Главная вина византийцев, с их точки зрения, состояла в том, что они дали Богу товарищей (Троица). Вдобавок у нечестивых греков было множество пороков, они отличались корыстолюбием, не держали слова, их женщины были грязными и бесстыдными, а пища — невкусной. Кроме того, они поставляли мусульманскому миру евнухов и сами практиковали кастрацию^[93].

По мнению византийцев, только их царство — царство Божие — воплощало тот религиозный, интеллектуальный и нравственный идеал, которого человек в состоянии желать в нашем земном мире. «Живущий в пределах империи принадлежит к ойкумене, цивилизованному миру, а земли вне ее суть эремос, или пустыня^[94]». Мусульмане разрушили эту огромную империю, предвосхищавшую Царство Божие. Они сорвали объединение мира, которое вот-вот должно было осуществиться. И они были безбожниками. Этим все сказано.

Византийцы и мусульмане согласно считали друг друга варварами. У первых чувство собственного превосходства проявлялось еще сильнее, чем у вторых. Но им было некуда деться. У них были общие границы. Торговые отношения между полуостровными арабами и греками христианской империи существовали с доисламских времен. Пророк и халиф Омар знали по опыту, что при входе на византийскую территорию надо платить таможенную пошлину. При Омейядах обмен шел, в основном, морским путем: в Константинополь, помимо многих других товаров, везли египетский папирус. Экономическая экспансия Аббасидов усилила этот поток. Он всегда шел через Константинополь, где для мусульманских купцов существовала мечеть, а также через Трапезунд и Ламос, приграничный город к западу от Тарса. Периодически там устраивали ярмарки, и именно там происходил обмен греческими и арабскими пленными. Некоторые товары были запрещены для вывоза: так, например, иностранные торговцы не могли вывозить с арабской территории экземпляры Корана и бальзамы. Византийцы запрещали вывоз любых масел.