Читать книгу - "Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни - Леопольд фон Захер-Мазох"

Все в этом письме было туманно, непонятно, весьма вероятно, что намеренно, хотя писавший его претендовал на ясность и искренность выражений.

Мы не ответили ему.

Несколько месяцев спустя мы получили, не помню откуда и неизвестно от кого, толстую рукопись, в которой в виде повести была описана вся эта история. В ней были письма Анатоля и наши и очень многое из действительной жизни рядом с выдумкой. Все это было, несомненно, внушено тем же недоверием, которое всегда руководило Анатолем, а также желанием сбить пас с толку и направить на ложный след в случае, если б мы стали разыскивать и разузнавать.

Но если, действительно, таково было намерение Анатоля, его фантазия была не особенно удачна.

Вот как все было представлено. Два друга, один красивый, богатый и изящный, другой безобразный и бедный, прочитали рассказы Захер-Мазоха «Любовь Платона» и «Эстетика Безобразия». Красивый и изящный Анатоль говорит о себе: «Он был чист – святилище редкой, чудесной красоты; он был прекрасен; когда он улыбался, люди, смотревшие на него, проливали слезы восторга и видели в его глазах небо; никто не мог устоять против него, и его любили все те, чьей любви он желал».

И дальше:

«Ни одна женщина, кроме его матери, не целовала его.

Его обожали, но он оставался холоден; он ненавидел чувственность и хотел любить только душой… Его жизнь была неосуществимой мечтой… Он был в восторге от «Любви Платона».

«Эстетика Безобразия» восхитила другого, бедного калеку Поля. Они по очереди пишут Захер-Мазоху, а когда тот настойчиво требует личного свидания, Поль выдает себя за Анатоля, который ни за что не желает показаться.

Отсюда проистекает весь обман, который уничтожил прекрасную мечту.

В лунную ночь, в горах, оба друга говорят о нас, Поль уговаривает Анатоля отказаться от своих преувеличенных мечтаний о дружбе и любви и вступить с нами в простые, дружеские отношения, которые осчастливят всех нас. На это Анатоль нетерпеливо предсказывает:

– Великолепно! Я надену на себя красную мантию, отделанную горностаем, и белые атласные панталоны, а Леопольд ляжет у моих ног и будет любоваться мной; я буду мучить его, а он обожать меня. Он будет показывать меня, сидящего на диване, одетого в шелк и бархат и в роскошные меха, журналистам, которые придут к нему, а затем напишут остроумные этюды. Мы с Вандой, конечно, влюбимся друг в друга, будем разыгрывать веселую комедию, а глупый свет, который верит только в подлость, скажет про меня: это любовник и мужа, и жены. Какая прекрасная жизнь! Но прежде всего я должен раздробить незапятнанную печать моего отца и сокрушить мое генеалогическое дерево.

* * *

Где же во всем этом спокойная и чистая гармония души, тихое и глубокое наслаждение сверхчувственной красотой, которое одно только может дать настоящее и вечное счастье?

Мы не старались узнавать, кто был Анатоль, – мы совершенно перестали думать о нем. Леопольд, не нашедший в нем «грека», потерял всякий интерес к нему; да к тому же мы вели слишком деятельный образ жизни, слишком были заняты семьей, так что у нас не хватало времени для удовлетворения пустого любопытства.

Несколько лет спустя случай помог нам почти наверно установить личность Анатоля.

В 1881 г. мы провели часть лета в Хейбахе, близ ГТассау, где познакомились с доктором Грандауером. Он был врачом, но не занимался практикой, а занимал должность управляющего придворного театра в Мюнхене. Он был ученый и большой знаток искусства; мы провели много приятных часов в обществе этого умного и доброго человека.

Однажды, в разговоре об искусстве и о сокровищах королевских замков в Баварии, он стал рассказывать нам о направлении взглядов, в художественном отношении, Людвига и о его эксцентричностях, которые интересовали его с медицинской точки зрения, об отношениях короля к Рихарду Вагнеру, об их странной переписке, об отвращении короля к мужскому обществу, о том, как он избегает женщин и ищет уединения, о его странном, неудовлетворенном стремлении к идеальной жизни.

Сильно заинтересованные, слушали мы доктора. Все это казалось нам таким знакомым… Мы посмотрели друг на друга, и одно и то же имя было у нас на губах: Анатоль. Когда доктор замолчал, я наугад спросила его:

– А кто этот горбун, который, говорят, большой друг короля?

– А! Вы, вероятно, говорите о принце Александре Оранском, старшем сыне Голландского короля? Несчастный малый этот!

Поль!

Много лет спустя, когда я жила в Париже, я встречалась с людьми, которые прекрасно знали принца Оранского, которого в Париже благодаря его бедности прозвали: «Принц Лимон». Эти люди сообщили мне, что наследник нидерландского престола вел очень уединенный образ жизни, занимаясь только искусством и литературой, и умер одинокий, покинутый и всеми забытый.

Один, – Поль, – умер в одиночестве, другой, – Анатоль, – царственный безумец, сбитый с пути в поисках идеала, который привел его в Штарнбергское озеро… «Эта жизнь временная… жить или умереть – не все ли равно».

* * *

Я приобрела интересную знакомую в лице поэтессы Маргариты Гальм.

Леопольд еще раньше много говорил о ней, о том, что он находился с ней в переписке и даже между ними начиналась любовь, не имевшая, впрочем, последствий. Я не чувствовала особенного желания знакомиться с ней, но с тех пор, как мы жили в городе, Канф часто относил ей книги от нас, и она много раз просила нас прийти к ней; она сама уже давно пришла бы, но зимой она никогда не выходила из дому. Мне не хотелось показать ей, что у меня были особые причины познакомиться с ней, и в один прекрасный день я отправилась к ней с Леопольдом. Маргарита Гальм вела очень странный образ жизни: летом она не выходила по случаю жары; осенью – потому что прохладно, зимой – потому что слишком холодно, к тому же, холод безобразит.

«Прием» состоялся в ее спальне, очень узкой комнате, в которой главное место занимала кровать под белым кисейным пологом.

Эта маленькая кругленькая женщина, несмотря на свои 44 года, была еще свежа и мила. На ней было черное бархатное платье, которое в ее ранней молодости служило, вероятно, придворным туалетом, судя по громадному шлейфу, который был совсем не на месте в этой крошечной комнате.

Ее черные волосы, которые она, наверное, раза три в неделю завивала на папильотках, были распущены и грациозно развевались у нее по плечам; она прикрыла их куском старой занавески на манер римлянок, как мы это видим на картинах; это было стильно и шло к ней.

Говорили о любви – тема, которой поэтесса, очевидно, отлично владела. У нее на этот счет были взгляды, способные перевернуть мир, мы с удивлением слушали ее толкования. Между прочим, она говорила: человечество в наше время извращено; должна народиться новая раса, которая в одно и то же время будет божественна и человечна, и для этого необходимо, чтобы непорочная женщина соединилась с чистым мужчиной. Этот новый человеческий род произойдет от меня. Мой дорогой Захер-Мазох вы и не подозреваете, какое великое, божественное событие свершится в этой маленькой комнатке, в которой вы теперь сидите.