Читать книгу - "Честь – никому! Том 1. Багровый снег - Елена Семенова"

На Невском какой-то иностранный журналист пытался допытаться у толпы, каковы её намерения. Остановленный прохожий недоумённо-насмешливо глядел на него и пожимал плечами.

– Скажите, каким государственным установлением надлежит завладеть? Каким именно? Жилищем полиции, чертогом самодержца, седалищем правительства?

– Не знаю, – широченная улыбка в ответ.

– Я спрашиваю, господин, куда направлено стремление русского народа? – не унимался журналист.

– Да, кажись… никуда!

– Я спрашиваю, что предпринять намерение есть? План действий?

– Какой же план? Пошумят, погуляют и разойдутся.

– Зачем тогда скопление обывателей?

– Это демонстрация! – гордо ответил прохожий и ушёл.

– Демонстрация?! – возмутился иностранец. – Демонстрация есть явление организованное, стройное, врагу страх внушающее! Это не есть политическое выступление! Без объекта выступление не есть акт разума, а утрата разума! Это не революционеры, то есть сволочь, которую надлежит разогнать палками…

На Садовой Петра Сергеевича обступила толпа, сдавила со всех сторон, точно в тисках, загудела угрожающе. Страха полковник не почувствовал. Им владело холодное презрение, читавшееся во всём облике его. Оружие у него было отобрано немедленно, и вот уже чья-то корявая лапа потянулась к погону, и глумливый хохот послышался с нескольких сторон. В этот момент какой-то солдат, по-видимому, совсем недавно прибывший с фронта, в гневе схватил наглеца за руку и со всего размаха ударил кулаком в лицо так, что тот рухнул на землю. Толпа захохотала, тыча в него пальцами, закричала «ура». Только что она собиралась растерзать полковника, а теперь ей не было до него дела. Пётр Сергеевич подошёл к солдату, тепло поблагодарил его. Тот расплылся в улыбке и, чинно приложив руку к папахе, произнёс вышедшее из обихода в окаянные дни:

– Рад стараться, ваше высокоблагородие! Разрешите сопровождать вас во избежание новых… недоразумений?

Тягаев предложение принял. Вернувшись домой, он велел жене напоить чаем и получше угостить гостя. Смутная надежда зашевелилась тогда в душе полковника. Если есть ещё такие солдаты, то не всё потеряно! Это лишь те, что засиделись в гарнизонах, распустившиеся и распропагандированные, утеряли человеческий облик, а на фронте всё иначе! Нужно отправить солдат гарнизона на фронт, а фронтовиков перевести в столицу, и железной рукой навести порядок! Только где взять эту железную руку?..

В те дни в Петроград с поручением от командира Уссурийской дивизии Крымова прибыл генерал Врангель. Пётр Сергеевич хорошо знал его со времён учёбы в Академии Генерального Штаба. Близкой дружбы между двумя офицерами не было, но были приятельские отношение и искреннее взаимоуважение. Оба кавалеристы, прошедшие Русско-Японскую войну, преданные своему делу и Отечеству, широко образованные и отличавшиеся завидными способностями, они легко нашли общий язык. Уже в то время барон обнаруживал в себе явные задатки лидера. Потомок шведских рыцарей, он был аристократ до мозга костей. История его семьи иллюстрировала страницы русской славы: один из Врангелей отличился в русско-турецкую войну, взяв крепость Баязет, другой пленил Шамиля, третий совершил два кругосветных путешествия, составил карты побережья Северо-Восточной Сибири и водных путей Аляски… Его дед, отличившийся при штурме Варшавы и в бою под Варной, был губернатором, бабка приходилась троюродной сестрой Пушкина, дядя состоял в тесной дружбе с Достоевским, а брат, погибший в последнюю войну, стяжал известность, как искусствовед, воскресив многие забытые имена, среди которых – Кипренский, Мартос, Росси, и был удостоен за свои труды орденом Почётного легиона. Сам же Пётр Николаевич, прежде чем посвятить жизнь военному делу, окончил Горный институт. Ему, инженеру, легко давались все точные науки, изучаемые в Академии, а потому он охотно помогал товарищам, не обладавшим такой изрядной подготовкой. Академию барон окончил, показав лучший результат, чем нажил себе завистников. Во всех действиях его присутствовала твёрдость, решительность, быстрота, воля и внутреннее благородство. Он обладал редким даром привлекать к себе людей, притягивать и подчинять их без малейшего насилия. Несмотря на столь завидное положение, никакой надменности и заносчивости в Петре Николаевиче не было. В те благодатные годы друзья называли его просто Пайпер по названию его любимого напитка. Так называл барона и Тягаев. По окончании Академии пути их разошлись, но Пётр Сергеевич не терял его из виду. Да и трудно было потерять из виду офицера, покрывшего себя неувядаемой славой уже в первые дни войны! В битве при Каушене Врангель получил приказ атаковать вражеский оплот своим эскадроном в конном строю. Петру Николаевичу удалось отлично использовать местность: эскадрон неожиданно вылетел напротив немецкой батареи, изумлённые немцы не успели изменить прицел и ударили наудачу. Эскадрон шёл в лоб. Непрерывным огнём были выбиты из строя все офицеры, кроме командира. Коня барона убили под ним прямо перед вражескими траншеями, но он вскочил на ноги и с шашкой ринулся к батарее. Вместе с остатками эскадрона Врангель врукопашную дрался на немецких позициях, и в итоге Каушен был взят.

И вот, теперь Пётр Николаевич Врангель был в Петрограде. Узнав об этом, Тягаев, превозмогая мучительную боль в голове, немедленно отправился к нему. Барон был человеком, которому не изменяли воля и разум в любых ситуациях. Именно такой человек и был нужен, чтобы действовать! Полковник сам точно не представлял, какие действия необходимо предпринять, но знал одно: нельзя сидеть сложа руки, нужно делать хоть что-то. Нужно смело и настойчиво двигаться вперёд, невзирая на результаты, как завещал Филипп Оранский. Тягаев рассчитывал, что совместно с Врангелем они смогут разработать план действий, собрать офицеров, разрозненных и затравленных, наладить работу, необходимую для спасения страны. Не мог, не мог Пётр Сергеевич покорно ожидать своей участи, не мог бездействовать. Вся жизнь его была подчинена Долгу, и перед ним отступала на второй план жена, семья, на которую почти не оставалось времени, и теперь Долг велел искать единомышленников и делать хоть что-либо.

Барон был рад видеть старого товарища. Но ещё больше рад был Тягаев, найдя Петра Николаевича почти не изменившимся со времён Академии. Та же стать, та же спокойная и трезвая уверенность в себе, то же горячее желание действовать, тот же властный и подчиняющий себе взор выпуклых, необычайно светлых глаз… А главное – генеральский мундир с вензелями Наследника Цесаревича на погонах! И никаких красных ленточек! Уже по первому взгляду понял полковник, что не ошибся в своих расчётах.

– Не опасаешься так явно выделяться на общем фоне? – полушутя осведомился Тягаев, обращая внимание на форму барона.

– Ничуть. Я целый день проходил так по городу, и ни один каналья не посмел сделать какого-либо выпада по моему адресу, – ответил генерал.

– И каковы впечатления? От улицы.

– От улицы, от поездов и вокзалов, от всего впечатление одно: это анархия! Это, возможно, конец! Неописуемое что-то! Какая-то вакханалия словоизвержения. Будто бы столетиями молчавший обыватель ныне спешит наговориться досыта, нагнать утерянное время. А эти красные банты! Ты, я вижу, тоже не принял этой новой формы одежды?