Читать книгу - "Битва у Варяжских столпов - Михаил Серяков"

Влияние похороненных в нем людей было минимально не только в социальном, но и в этническом плане. По мнению антропологов, германские элементы присутствуют в могильнике Старой Ладоги XI–XII вв., то есть примерно два столетия спустя после призвания варягов. Т.И. Алексеева отмечает, что «антропологические материалы свидетельствуют о пребывании норманнов в Старой Ладоге. Каково же их участие в сложении антропологического облика славянского населения Северо-запада? Как уже было отмечено, тип населения из Приладожских курганов отличен от германского. Словене новгородские, так полно изученные В.В. Седовым, и полоцкие кривичи, изученные Г.Ф. Дебецом, также не дают основания относить их к кругу германских форм. И те и другие обнаруживают иной антропологический комплекс. Остается сделать заключение, что средневековые антропологические серии, подтверждая пребывание норманнов в северо-западной части Руси, не фиксируют здесь норманнских черт в типе славянского населения, что говорит об очень незначительном числе норманнов и отсутствии интенсивного смешения их со славянами»{303}. Хоть германские элементы и присутствуют в черепах ладожского могильника, однако антропологические данные, взятые в масштабах всего региона, рисуют совершенно иную картину: «Могильники Приладожья не дают сколько-нибудь весомого подтверждения их скандинавского происхождения, так как население, оставившее их, в антропологическом отношении оценивается как славянское и финское»{304}.

Все эти факты в своей совокупности указывают нам на то, что отнюдь не каждая находка скандинавской вещи автоматически свидетельствует о пребывании на Руси скандинава и что скандинавское население Ладоги отнюдь не было таким многочисленным, как этого хотелось бы норманистам, и тем более не составляло господствующего слоя по отношению к славянам. Для сравнения отметим, что археологически прослеживается достаточно оживленный товарообмен между скандинавами и западными славянами. В ходе раскопок скандинавские золотые украшения VI–VIII вв. были найдены в Старгарде и Колобжеге, мечи и ножны в Щецине, оселки в Витове{305}. Однако в указанный период ни один источник не фиксирует наличие скандинавов в составе правящего слоя этих городов. Факты показывают, что артефакт из одной страны может попасть в другую каким угодно способом, в качестве военного трофея или предмета торговли, через вторые или десятые руки, и вовсе не обязательно предполагает пребывание в другой стране природного представителя страны, где он был изготовлен. Однако из этого элементарного правила норманисты по какой-то причине делают исключение для любимых ими скандинавов, гипертрофируя значение чуть ли не любой находки скандинавского происхождения, обнаруженной ими на Руси.

Решить вопрос о том, какой же именно народ доминировал в Ладоге и, соответственно, на данном отрезке пути «из варяг в арабы», нам помогут данные языкознания. Как мы увидим далее, приверженцы скандинавского происхождения Руси чрезвычайно любят привлекать данные финского языка, составляющие один из краеугольных камней всей их гипотезы. В связи с этим весьма показательным является тот факт, что финны и эстонцы называют Ладожское озеро Венеенмире — «Русское море»{306}, или, точнее, «море венедов» — так немцы и финно-угры называли славян. Как видим, данные именно столь любимого норманистами финского языка красноречиво свидетельствуют о том, какой именно народ в первую очередь плавал по Ладоге. На связь с западными славянами указывает и название острова Виндин на Волхове к югу от Новой Ладоги, где выгружали товары с зимующих у пристани судов. «Более чем вероятно, — отмечал Д.К. Зеленин, — что этот остров получил свое имя от вендов, т.е. балтийских славян, которые часто приплывали сюда на своих судах, причем местные финны называли их обычным для всех западных финнов именем венды…»{307} Выводы, сделанные на основе филологии, в этом вопросе полностью подтверждаются данными археологии. В Средневековье на Балтике использовались суда двух типов — скандинавские и южнобалтийские. Результаты многолетних раскопок рисуют следующую картину: «Практически полное отсутствие деталей скандинавских судов, особенно наглядно на фоне гигантского объема находок фрагментов плоскодонных судов, построенных по южнобалтийской технологии. В раскопах Новгорода и Старой Ладоги найдены бортовые доски, большое количество элементов ластовых уплотнений, включая скобы разных типов, трапециевидные шпангоуты, шпангоуты-планки и множество деревянных нагелей разных размеров и типов. Это косвенно указывает на существование устойчивых связей Новгорода именно с южным побережьем Балтики…»{308}Специально исследовавший этот вопрос А.В. Лукошков приходит к следующему выводу: «Более того — можно предполагать, что именно из западнославянских земель побережья Южной Балтики был привнесен на новгородские земли опыт строительства судов для речного и прибрежного плавания»{309}.

На основании других археологических находок специалисты говорят о сильном влиянии, которое имели в Ладоге балтийские славяне{310}. Я.В. Станкевич констатировал: «Широко распространенные в древнейших жилых комплексах Ладоги и подробно описанные выше сосуды биконической формы с большим или меньшим изломом плечиков находят многочисленные аналогии в керамике раннеславянских памятников середины I тысячелетия н.э. на территории Западной Европы, как то: Германии, Поморья, Польши, Чехии и ряда других стран»{311}. Как отмечал в свое время А.В. Арциховский, керамика, в силу своей массовости, является «надежнейшим этническим признаком» среди всех остальных археологических находок.

Окончательно проясняет вопрос о том, кто в действительности доминировал на севере Руси до призвания Рюрика, результаты исследования Е.Л. Рябининым Любшанского городища. Общая площадь его составляла примерно 1800 кв. м, и находилось оно в 2 км к северо-востоку от древнейшего участка Старой Ладоги на противоположном, правом берегу Волхова. Самая первая деревянная крепость была построена на этом городище в последней трети VII столетия. Затем в середине VIII в. на Любшанском городище возводится каменно-земляная крепость, не имевшая в тот момент аналогов в Восточной Европе: «Сооружение представляло собой глиняный вал высотой более трех метров, укрепленный двумя подпорными стенками. Верхняя часть одной из них возвышалась над поверхностью вала, образуя каменное обрамление гребня насыпи. Выше были устроены деревянные городни или клети. Общая высота оборонительного сооружения достигала семи метров». Под защитой этой твердыни возникает и Ладога, самое древнее строение которой датируются 753 г.{312} Самая первая крепость, притом сразу же каменная, строится в Ладоге в последней четверти IX в. практически синхронно с гибелью Любшанского городища, которое было уничтожено до 870 г. Таким образом, более 110 лет Ладога спокойно жила и развивалась как открытое торгово-ремесленное поселение безо всяких укреплений под защитой этой крепости, явно доминировавшей во всем регионе. Исследовавшие ее археологи отмечали, что «в середине (возможно, в начале) VIII в. на Любше воздвигается крепость качественно нового типа. Ее создателями не являлись аборигенные жители Восточной Европы… Изначально здесь осела популяция, связанная по происхождению с западными славянами»{313}. Само название восточнославянской реки, на которой была возведена крепость, находит свою прямую аналогию в названии племени любушан, упомянутого Адамом Бременским при перечислениии им славян на территории современной Германии{314}. Также оно перекликается с именем Либуши, легендарной правительницы чехов. Необходимо отметить, что никаких следов присутствия скандинавов на городище не выявлено. Не являются скандинавскими и наконечники стрел, более двух десятков которых было найдено археологами, причем часть из них была обнаружена воткнутыми в вал и каменную обкладку укрепления: «Стрелы (кроме одной) явно не скандинавского происхождения»{315}. Зато другое найденное на городище оружие имеет весьма показательную аналогию: «Один из двух железных дротиков, откопанных в Любше, был очень похож на найденный Зорианом Ходаковским в начале XX века в Олеговой могиле. Можно предположить, что строители Любши и человек, погребенный в кургане, — западные славяне, пришедшие из Европы»{316}. Археологи отметили, что жители городища активно занимались изготовлением украшений из цветного металла: на территории поселения уже было найдено 19 тиглей и их фрагментов, 3 льячки, 13 литейных формочек и их заготовок, а также бронзовые и свинцово-оловянистые слитки для изготовления ювелирных изделий. Исследователи отмечают, что «такая концентрация находок, связанных с литейно-ювелирным производством, пожалуй, не имеет аналогий на остальных раннесредневековых памятниках Восточной Европы»{317}. Хорошо было развито и кузнечное дело.