Читать книгу - "Сальери - Сергей Нечаев"

Их можно перевести на русский примерно так:

Вам уже, синьор Антонио,

Шестьдесят восемь. Так бывает…

Но в груди, вы говорите,

До сих пор любовь пылает.

Эх, давно настало время

Утихомирить буйный нрав!

Что вы скажете на это?

Ответ: Трудно спорить, ваша правда.

В очерке Л. В. Кириллиной «Пасынок истории» читаем:

«С поздних портретов Антонио Сальери на нас смотрит лицо, вовсе не отмеченное каиновой печатью. Лицо благообразное и почтенное, притом не сановно-надменное и не холодно отчужденное, а вполне располагающее к себе, несколько мягковатое и чувствительное. Ни одна из его черт не обнаруживает скрытой порочности, лицемерия, хитрости или безжалостности. Что бы ни говорили о сомнительности выводов физиогномики, все же облик человека, особенно в пожилом возрасте, обычно позволяет догадываться о его жизненном опыте и выдает какие-то черты характера, чаще — не самые приятные. В данном случае речь может идти лишь об отсутствии следов каких-либо сильных страстей или роковых поступков. Это лицо человека, прожившего благополучную жизнь и не терзаемого никакими фуриями, но притом и не закосневшего в сытом самодовольстве»{216}.

Чтобы представить себе, как выглядел Сальери, лучше всего посмотреть на знаменитого актера Олега Табакова в пьесе «Амадей», с 1983 года играющейся на сцене МХТ им. А. П. Чехова. Табаков исполняет эту роль неизменно со дня премьеры. Вот он — добродушный человек с румяными щеками и озорными ямочками на щеках. Понятно, что Табаков играл и играет образ, созданный Питером Шеффнером, но тот, кто видел его в этой роли, не мог не заметить, как Олег Павлович порой выходит из заданного образа и лукаво глядит в зал, взрывавшийся аплодисментами. Великий артист не просто играет роль великого композитора, он еще и похож на него внешне…

В самом деле, Сальери был скорее малого, нежели среднего роста. Главные черты его характера перечисляют все: живой, любезный, остроумный, с богатым воображением, располагающий к себе, скромный, сентиментальный и т. д.

По мнению литературоведа и писателя Л. П. Гроссмана, «Сальери не самодовольная бездарность, это замечательный мыслитель и теоретик, выдающийся философ искусств, неутомимый искатель совершенной красоты»{217}.

Несомненно, Сальери обладал большим музыкальным талантом. Адольф Жюльен сравнивает его с композитором Антонио Саккини (Sacchini), родившимся в 1730 году во Флоренции и написавшим за свою жизнь 45 опер. Он пишет: «Сальери при жизни и после смерти имел судьбу, очень похожую на судьбу Саккини: будучи живым, он не занимал положения, соответствовавшего своему гению, а после смерти он не сохранил достаточно высоких позиций в капризной памяти потомков. Ему не повезло, он пришел в переходную эпоху, и хотя его музыкальные знания позволили ему подняться выше Саккини в интерпретации самых сильных и самых благородных чувств, его затмило сияние славы Глюка. <…> Оба они создали для французской сцены замечательные произведения, достойные быть причисленными к шедеврам, оба они могли в любое другое время занимать первый ряд, но судьба уготовила им рождение в тот самый момент, когда гений высшего порядка держал весь музыкальный мир под своим законным господством, поглощая всё, что ему подражало, и сражая всё, что бросало ему вызов»{218}.

Итак, Антонио Сальери был композитором, чьи произведения достойны причисления к шедеврам. Прежде всего это относится к операм «Данаиды» (это шедевр во всех смыслах этого слова) и «Тарар» (опера, достойная того, чтобы занимать самое высокое место в мировой музыкальной истории).

Безусловно, говоря так, следует понимать, что эстетика того времени сильно отличалась от современной. Это сейчас принято утверждать, что музыка Моцарта — «символ неприкрытой гениальности», что она «оказывает уникальное воздействие на человека», «исцеляет тела и души людей»… В этом смысле Моцарту повезло: его музыка прошла через века и продолжает служить образцом для подражания и в XXI веке. Однако в свое время Моцарт стоял в одном ряду со множеством прекрасных композиторов (Глюк, Гайдн, Боккерини, Галуппи, Паизиелло, Чимароза и др.), деливших между собой аплодисменты публики. По праву в их число входит и Сальери. Но последний был еще и человеком организованным и удивительно работоспособным, не ждущим месяцами вдохновения, как многие его коллеги, понимающим, что такое сроки, что, впрочем, не мешало ему всегда и везде сохранять чувство собственного достоинства. Музыка стала для него идеалом, но при этом он и в повседневной жизни был человеком без явных изъянов: верным, заботливым, благодарным, готовым прийти на помощь друзьям…

И все-таки — занимался ли он интригами?

На этот вопрос дает великолепный ответ Л. В. Кириллина:

«Не в большей мере, чем это было и, к сожалению, остается обычным для профессиональной музыкантской и вообще артистической среды. Будучи любимцем императора Иосифа II и имея прочные связи при дворе, он мог бы, если бы захотел, принести коллегам очень много неприятностей. Примеры подобного поведения в истории встречались: так, Ж. Б. Люлли, пользуясь покровительством Людовика XIV, безжалостно расправлялся со всеми конкурентами и фактически стал музыкальным “монархом” Франции. Далеко не лучшим образом вел себя в Вене времен Марии Терезии капельмейстер собора Святого Стефана Г. Ройтер, не дававший хода молодым музыкантам и вышвырнувший на улицу молодого Й. Гайдна, когда у того сломался голос[45]. Сальери ничего похожего не делал, и его борьба за место под солнцем никогда не принимала характер войны на уничтожение. То, что Моцарт в своих письмах называл “кознями” Сальери, было скорее мелкими интрижками или просто недоразумениями, вызванными стечением обстоятельств (к тому же сам Моцарт с его язвительным языком и некоторой заносчивостью в обращении с коллегами-композиторами вовсе не являлся образчиком ангельской кротости)»{219}.

Кто проявил себя беспринципным и бессовестным интриганом, так это Лоренцо да Понте, который, как мы уже говорили, по ходатайству Сальери получил в Вене место придворного поэта-либреттиста. Но его тот же Моцарт почему-то своим врагом не считал. А ведь именно за интриги и финансовые махинации Лоренцо да Понте был уволен со своей престижной должности и вынужден был покинуть не только Вену, но и Европу. Конец жизни он, напомним, провел в США, где и умер в 1836 году.