Читать книгу - "Перебежчики из разведки. Изменившие ход "холодной войны" - Гордон Брук-Шеферд"

Эти драмы зимы 1954 года закончились уникальным двойным побегом. За девять дет до этого Игорь Гузенко сбежал из советского посольства в Оттаве вместе с женой, и она помогала ему в последовавших злоключениях. Но Анна была обыкновенной советской женщиной, как и жены других перебежчиков, последовавших примеру Гузенко почти десять лет спустя, независимо от того, покинули ли их мужья намеренно, вынужденно или с сожалением. В деле с Владимиром и Евдокией Петровыми мы имеем дело не просто с мужем и женой, а с коллегами. Во время побега он был подполковником МВД, где тогда гнездилась советская разведка, а она – капитаном той же службы. Тот же факт, что они не смогли совершить побег вместе, а лишь с промежутком в полмесяца, когда истеричную жену заставили присоединиться к мужу её советские телохранители, придает дополнительный драматический эффект этому событию. Дело Петровых уникально и в другом смысле: этому делу в самый его разгар была придана небывалая – ни до, ни после – гласность в прессе.

И до того, как они поженились, их жизнь шла, можно сказать, параллельными курсами. Он родился 15 февраля 1907 года в деревне Лариха в Центральной Сибири, в крестьянской семье Шороховых. Она родилась за семь лет до него^[43] в заброшенной деревеньке Липки Рязанской губернии, а в возрасте 10 лет переехала вместе с родителями в Москву.

Оба были пионерами и комсомольцами, и Владимир стал таким неистовым коммунистом, что в 1929 году сменил фамилию и стал Пролетарским. Он отслужил три с половиной года на Балтике шифровальщиком и в 1933 году попал в таком же качестве на службу в штаб-квартиру разведки. Еще моряком он во время одного из последних увольнений на берег он зарегистрировал брак с молоденькой девушкой, но этот брак распался через пять лет.

Она после школы и двухгодичных курсов иностранного языка тоже попала на шифровальную работу в то же учреждение. Оба были свидетелями и раскулачивания, и репрессий 30-х годов. Два начальника Евдокии – некто Гусев и Глеб Бокий, старый большевик, знавший Ленина, – были расстреляны в 1937 году. Еще больший удар постиг непосредственно её в её доме. Она влюбилась в своего коллегу по службе Романа Кривоша, серба по происхождению, фигуру противоречивую, с потенциально опасными для него происхождением и увлечением – он любил писать прозу и стихи^[44]. Этой своей необычностью он и очаровал Евдокию. В общем, он в 1936 развелся с женой – эстрадной артисткой, и Дуся переехала к нему^[45]. В 1937 году родилась дочь, и семейное счастье казалось полным (тогда семейные союзы часто обходились без регистрации брака), но в середине её 45-дневного отпуска, положенного тогда советским матерям после рождения ребенка, это счастье оборвалось: в два часа ночью пришли два офицера в форме, перерыли всю квартиру и увели Романа (Роман остался жив, через десять лет Евдокия случайно увидела его в Москве – плохо одетого, с несколькими выбитыми передними зубами). Рассвет застал её одну, сидящей с крошечной дочкой на руках. Партийная инквизиция объявила ей «строгий с предупреждением» по комсомольской линии – за то, что не разглядела врага, – но на работе оставили. Но даже сумасбродный вердикт не поколебал тогда её веры в систему.

Потом она встретила Володю Пролетарского, который в 1938 году вернулся из китайской провинции Синьцзян, где был в составе группы шифровальщиков, и начал осаждать её. Ее выбор был сделан, когда в апреле 1940 года умерла от менингита её дочка, которая успела полюбить «дядю Володю», звала его перед смертью, и он провел рядом с нею и убитой горем матерью последние часы её жизни…

Фамилию она оставила свою: фамилия «Пролетарская» казалась ей вычурной и искусственной. Но проблема счастливо разрешилась, когда супругов и коллег в 1942 году направили на работу в Стокгольм. Начальство решило, что «Пролетарский» звучало бы слишком воинственно для пребывания в нейтральной Швеции. И они стали Петровыми.

Путешествие вылилось в настоящий кошмар. Вначале десять недель жили в Архангельске в надежде сесть на конвой в Лондон. Но потом отправились через Тегеран, Каир и морем в Дурбан (и «по дороге» были торпедированы в Красном море), затем морем до Британии, а затем уже ночным рейсом из Абердина добрались до Стокгольма. В семимесячном путешествии Евдокия увидела много необычного и неожиданного: обилие продуктов на каирских рынках, доброе отношение на борту британского эсминца, подобравшего их в Красном море, и гостеприимство к «торпедированным русским» повсюду в Южной Африке. За четыре года пребывания в Швеции они увидели много примеров западной свободы и западного изобилия. Но ничто не поколебало их коммунистической лояльности.

Официально Владимир был дипломатом, но у него были две секретные функции – шифровальщика и офицера безопасности по работе в советской колонии. Последняя функция не доставляла ему неудобств, хотя под его надзором была и сама мадам Коллонтай, посол, уважаемая героиня революции и человек с мировой репутацией. Видно, в Москве кое-кто боялся, что эта пожилая хрупкая легенда коммунизма, теперь прикованная к инвалидному креслу, представляет какую-то угрозу.

Евдокия также была довольна своей работой секретаря в резидентуре посольства. Ей поручили даже разработку кандидата на вербовку – женщины, работавшей в шведском МИДе. В конечном итоге на вербовку та не пошла, но Евдокия была удовлетворена, что ей дали такое задание – это свидетельствовало о высоком доверии.