Читать книгу - "Карамзин - Владимир Муравьев"

«Если бы я был старшим братом всех братьев-сочеловеков моих и если бы они послушались старшего брата своего, то я созвал бы их всех в одно место, на какой-нибудь большой равнине, которая найдется, может быть, в новейшем свете, — стал бы сам на каком-нибудь высоком холме, откуда бы мог обнять взором своим все миллионы, биллионы, триллионы моих разнородных и разноцветных родственников, — стал бы и сказал им — таким голосом, который бы глубоко отозвался в сердцах их, — сказал бы им: братья!.. Тут слезы рекою быстрою полились бы из глаз моих, прервался бы голос мой, но красноречие слез моих размягчило бы сердца и Гуронов и Лапландцев… Братья! — повторил бы я с сильнейшим движением души моей, — братья! обнимите друг друга с пламенною, чистейшею любовию, которую небесный Отец наш творческим перстом своим сложил в чувствительную грудь сынов своих; обнимите и нежнейшим лобзанием заключите священный союз всемирного дружества, и когда бы обнялись они, когда бы клики дружелюбия загремели в неизмеримых пространствах воздуха, когда бы житель Отагити прижался к сердцу обитателя Галлии, и дикий Американец, забыв все прошедшее, назвал бы Гишпанца милым своим родственником, когда бы все народы земные погрузились в сладостное, глубокое чувство любви, тогда бы упал я на колена, воздел к небу руки свои и воскликнул: Господи! ныне отпущаеши сына Твоего с миром! Сия минута вожделеннее столетий — я не могу перенести восторга своего, — прими дух мой — я умираю! — и смерть моя была счастливее жизни ангелов. — Мечта!»

По-видимому, Рамзей с Чистых прудов и получил свое прозвище из-за склонности к утопиям.

Александр Андреевич Петров также имел прозвище литературного происхождения — Агатон, так звали героя романа «История Агатона» немецкого писателя-романтика Кристофа Мартина Виланда, очень читаемого и почитаемого в их кругу.

Вынужденность обстоятельствами не была единственной и даже главной причиной заграничного путешествия Карамзина. Возможно, эти обстоятельства ускорили принятие решения о нем, потому что Карамзин давно мечтал о таком путешествии и готовился к нему.

Общий маршрут уже намечен в мартовском письме Лафатеру: «Думаю ехать в Петербург, а из Петербурга проеду через Германию и Швейцарию… после чего поеду дальше во Францию и Англию».

Все друзья участвовали в той или иной степени в формировании программы путешествия, в выборе мест и предметов изучения, знакомств и посещений. Первый биограф Карамзина А. В. Старчевский знал о существовании письменной программы путешествия. «Отправляясь за границу, — пишет он, — Карамзин получил от С. И. Гамалеи „инструкцию“, которою должен был руководствоваться в выборе предметов изучения. Копии с этой „инструкции“ находятся у многих любителей русской старины в Москве. Не имея под рукою этого интересного для нас документа, мы не знаем, на что именно ментор старался направить внимание Карамзина». Более поздним исследователям не удалось обнаружить эту «инструкцию», но можно сказать почти с полной уверенностью, что она была осуществлена в путешествии.

Видимо, «инструкция» С. И. Гамалеи породила в обществе слухи, что Карамзин едет за границу на средства и по заданию Новикова, то есть по масонским делам. В действительности же он ехал на собственные деньги, продав братьям свою часть отцовского наследства.

Готовясь к путешествию, Карамзин читает книги по истории и географии, сочинения тех деятелей, которых предполагает посетить, газеты и журналы, чтобы ориентироваться в современных событиях и отношениях. Он запасается рекомендательными письмами. В воображении он рисует себе эпизоды будущего путешествия и даже начинает писать о нем роман. «Некогда начал было я писать роман, — рассказывал он, — и хотел в воображении объездить точно те земли, в которые теперь еду. В мысленном путешествии, выехав из России, остановился я ночевать в корчме: и в действительности то же случилось. Но в романе писал я, что вечер был самый ненастный, что дождь не оставил на мне сухой нитки и что в корчме надлежало мне сушиться перед камином; а на деле вечер выдался самый тихий и ясный. Сей первый ночлег был несчастлив для романа: боясь, чтобы ненастное время не продолжилось и не обеспокоило меня в моем путешествии, сжег я его в печи в благословенном своем жилище на Чистых прудах».