Читать книгу - "Свободная любовь - Ольга Кучкина"

– Еще из серьезного: с удивлением узнала, что Алла Демидова была твоей ученицей в Щукинском, а ты ее учитель…

– Полвека в Щуке. Ужас, я же говорю. 75 лет, 50 лет – страшные цифры. Я еще был учителем Андрюши Миронова, Наташи Гундаревой, многих. Аллы тоже. К сожалению, мы общаемся редко, она совершенно отдельная дама. Я помню, делал с ней французский водевиль «Фризетта». Можно себе представить, что Алла Демидова, с ее академической статью, играла искрометный французский водевиль!..

– Шура, почему твои ученики любят тебя как правило смертельной любовью?

– Во-первых, я очень хороший человек. Я все время из себя это вытравливаю, как могу…

– Детского человека вытравливаешь, доброго вытравливаешь…

– Ты представляешь, сколько надо химикатов, чтобы вытравить все эти так называемые комплексы неполноценности! Ведь доброта потом оборачивается необходимостью быть еще добрее. Ну и во-вторых, я такой демократически ненавязчивый. Я знаю, как обращаться с учениками. Я в театре посчитал: в труппе восемнадцать моих личных учеников. Не считая щукинцев, которых еще полтруппы.

– У тебя и в театре высоко гуманистическая политика. Может, театральные люди не все ее одобряют, но ты сохраняешь весь состав театра, каков он есть, ты не трогаешь людей, ты ценишь их достоинство…

– Рубен Николаевич Симонов говорил: «Из театра Вахтангова не уходят и не увольняют, из театра Вахтангова только выносят». Вот и у нас так. Это совершенно несовременная история. А выросшие ученики – какое-то наглядное пособие смысла существования, которого вообще-то очень мало.

– Скажи, а к чему в жизни ты относишься с нежностью?

– Я отношусь с нежностью к старикам и к женщинам. Не обязательно при этом быть с ними в близких или даже дружеских отношениях. Просто их нужно жалеть и опекать. У меня положение в этом плане выгодное. Я почти десять лет сижу в кресле начальника. Мой кабинет на четвертом этаже. А на третьем – мужские гримерные, на втором – женские. Что это такое, когда собирается много артистов месте? «Доколе?! Сколько можно терпеть?! Надо к нему пойти, к этому вялому, и ударить кулаком!» Идет нормальная театральная жизнь. А я, посидев целый день на четвертом, спускаюсь вечером на третий и начинаю вместе с ними орать: «Доколе?! Да нужно ему сказать…» И пока поймешь, что он и есть ты, всё как-то сглаживается…

Трубки друзей

– Я слышала, что когда умер Гриша Горин, один из твоих ближайших друзей, к тебе перешла его трубка. И то же случилось с трубкой Олега Янковского…

– Немножко не так. Они же, и Олег, и Гриша, относительно меня были очень молодые курильщики трубки. Это мои трубки как опытные у них появились, это я им ликбез устраивал…

– Интересно бы посмотреть, как давались эти уроки.

– Да, очень интересно. Это крик и мат. Олег, он другой позитуры, он не давался, он сразу все знал. А потом, когда Гриша умер, то Любочка привезла все трубки мне. Я две трубки отдал Олегу и одну Юре Росту. От Олега мне еще ничего не перепало, но я был бы рад иметь какую-нибудь его трубку. Хотя я могу открыть фешенебельный магазин посреди Пикадилли. Бросают курить – мне, умирают – мне. Когда спрашивают, какая у меня коллекция трубок, я отвечаю: у меня свалка. И все родственники, во главе с Натальей Николаевной, мечтают улучить момент, чтобы вместе с пеплом вымести пару трубочек в помойку. Где-то в ведре хватаешь – дикий крик…

– Задавать тебе вопрос о дружестве нелепо. Вся страна знает о том, что ты замечательный друг и у тебя замечательные друзья. А в каком соотношении для тебя находятся любовь и дружба?

– Честно говоря, что такое любовь, я не очень понимаю. Это атрибут лингвистики. А вот дружба – понятие фундаментальное. Потому что она может быть при так называемой любви тоже. И может отсутствовать при так называемой любви. Привычка, влюбленность, обязательность – может быть, может не быть. А дружба, как правильно сформулировано, понятие круглосуточное. Особенно остро это ощущаешь, когда спидометр этих уходов тарахтит и зашкаливает…

– Из всего тобой сказанного вытекает, что ты человек гармоничный. А минуты отчаяния бывают?

– Конечно. Самое страшное то, что я жаворонок…

– Ив чем отчаяние?

– А вот просыпаешься, когда тихо и еще почти ночь, не надо сразу бежать, и еще молчит мобила, и собаки спят, и все спит, вот тут и наступает момент раздумий. Так ли живешь. А когда сова, и тебя будит телефон, – сразу вскакиваешь и бежишь.

– Ты женат на одной жене всю жизнь. И твоя Наталья Николаевна – столбовая дворянка. Как вообще со столбовыми дворянками живут?

– Ну как? Она дворянка с маминой стороны, а с папиной абсолютно купеческая дочь. У нас дома висит царская грамота о присвоении купцу Белоусову почетного гражданства Москвы. Знаешь, как когда-то на всякий случай висел портрет царя, а с другой стороны портрет Ленина. При изменении ситуации он переворачивался. Так у нас на всякий случай висит эта грамота. Поэтому меня приютили, конечно. А я на это пошел, в абсолютно чужую среду, из-за коровы. Я обожаю пить сырое холодное молоко. А у них была корова на даче. Там было очень много вариантов. Замечательные девочки, до сих пор эти старушки – наши подруги. Выбор огромный. Корова сыграла решающую роль. Но как только, наконец, меня допустили, и мы были уже в загсе, корову продали. И я остался без молока. Мне все говорят: нельзя после сорока пить молоко. А один седой профессор сказал: после сорока, возможно, чего-то нельзя, но после семидесяти можно все, что хочешь, если то, что хочешь, ты еще можешь. И я опять стал пить молоко. Но не свое уже. Из магазина. Ты знаешь, я прочел, что сейчас новая тенденция: вот магазин говорить, или перезвонимся, начать. Раз так говорит народ, значит, это грамотно.

– Интересный процесс. Сначала в Интернете люди стали писать: прЕвеД, аФтАр жжОт. Теперь перешло на устную речь. То есть безграмотность стала фенечкой…

– Дебилизм. Узаконить дебилизм – это очень удобный метод существования.

– А какие формы дебилизма тебе особенно ненавистны?

– Злость, ненависть, меркантильное скупердяйство.

– Ты любишь рыбачить. А что еще ты любишь делать?

– Я очень люблю ничего не делать. Это страсть. Но ужас в том, что действуешь как заведенный. Казалось бы, очень трудный сезон. И потерь много, и премьеры. Думал: дотянем и я туда, в тихую заводь. Вырвался на дачу. Наталья Николаевна построила террасу очень красивую. Сижу, вид хороший, прорубили просеку, две собаки валяются, комаров нет. День сижу, два. На третий где-то в районе седалищного нерва шило возникает. И всё. Тянешься к мобиле, в машину…

– Какими трудовыми успехами встречаешь юбилей? Как встречаешь?

– Я прямо от тебя поеду туда, куда ты меня посылала. На рыбалку. К сожалению, на Валдае, где я последние шесть лет сидел, снесли все наши финские домики, там хоромы строят. Это не мое, это дом отдыха. Где-то под Тверью буду искать себе заводь. Сменил мобильный телефон, чтобы ты мне не дозвонилась. А 4 сентября – столетие Валентина Николаевича Плучека, нашего дорогого, и 85 лет театру…