Читать книгу - "Иосиф Грозный: историко-художественное исследование - Николай Никонов"

Сталин неспешно пожал протянутую Гитлером руку и, осведомившись, не голоден ли фюрер, предложил поздний ужин.

Сначала Сталин хотел сказать это по-немецки и уже проговорил про себя вполне отточенную фразу, но, подумав, обратился к переводчику. Однако фюрер с тем же актерством отклонил предложение, ссылаясь на занятость и необходимость как можно скорее вернуться в Берлин, тем более, как сказал он опять доверительно, собирается выехать на фронт («к моим солдатам!»).

Гитлер действительно в конце 39-го перед Рождеством и весной 40-го не раз побывал на Западном фронте. Он внезапно появлялся в войсках, в окопах, говорил с солдатами, ел из солдатских котелков, и вообще он даже и не играл в «бывалого солдата», ибо все знали: он им был, всегда носил один железный крест, хотя был награжден двумя такими крестами, а будучи, как нередко писали об этом с заданным сарказмом, «ефрейтором», то есть старшим солдатом, в конце войны, после ранения и отравления газами, за храбрость был представлен к офицерскому званию. Что же касается Сталина, тоже справедливость требует сказать, что он и солдатом никогда не был, а значит, и «ефрейтором» тоже.

Не настаивая на ужине и понимая, что на месте Гитлера он и сам поступил бы точно так же (из соображений безопасности), Сталин проводил фюрера и переводчика до выхода на перрон, где стоял вытянувшийся в струнку Власик, и, ответив Гитлеру, вскинувшему руку, чем-то вроде прощального приветствия, вернулся в вагон.

Здесь он наконец (курильщики поймут!) неспешно и с наслаждением закурил и прошел в соседний вагон-ресторан, где его уже ждала вскочившая, готовая к услугам Валечка, очень гордая тем, что Хозяин единственную из всей обслуги взял ее с собой, и не осмелившаяся даже спросить, куда она ехала, а тем более с кем была эта странная ночная встреча. Любопытство в обслуге Сталина, так же как и болтливость, карались беспощадно.

— Нэси ужин! — приказал Сталин. — Хороший ужин… Выно… Зэлэн… Покушаэш… вмэстэ са мной!

И вернулся в свой кабинет в купе.

По приказу, переданному через Власика, поезд немедленно тронулся обратно и пошел по «зеленому коридору». Сталин также хотел быстрее вернуться в Москву.

Поезд проскакивал станции и полустанки, не снижая скорости. Стояла глубокая октябрьская ночь. Темная и теплая. После ужина, ощущая ту приятную сытость хорошо выпившего и закусившего, поласкавшего колени, талию и пухлые щечки пригожей молодой женщины, Сталин опустил верхнюю раму окна, погасил свет и, стоя в полном одиночестве в темноте, курил, смотрел на укрытые тьмой дали, где редко, вразброс светили и уносились прочь неяркие огоньки. В окно навевало терпким паровозным дымом, но Сталин, теперь редко ездивший куда-либо, любил этот запах дороги и ночи и явно наслаждался им.

Перебирая в памяти эту краткую встречу (первоначально предполагался прием официальный, пышный, в Москве, и Большой театр даже готовил оперу Вагнера «Валькирия») с «главным фашистом» — так иногда он именовал Гитлера, — Сталин прикидывал, кто же и кого провел на этой встрече. Кто и кого? Или, в общем, выиграли оба… Но тогда — кто больше? Быть настолько простаком-идиотом, чтобы верить этому «театралу», он не мог. Все дружеские ужимки и заверения — дешевка. Иное дело, насколько он смог убедить Гитлера: хранить нечто вроде хотя бы негативного нейтралитета год, два, а может быть, и три — к его выгоде? И это никак не больше… Никак… Война только начинается… Никаких сомнений, разгромив Францию (а Сталин предвидел, что это так и будет!), Гитлер сможет бросить десанты на Англию, засыпать ее бомбами, заставить капитулировать, и вот тогда, став хозяином в этой части Европы, он повернет армии на Восток. Было бы очень неплохо, если бы Гитлер увяз в войне с Францией и Англией, как случилось с Германией в Первую мировую… Но тогда все основные германские силы сковывала Россия, а сейчас подписан «пакт». И кто же кого опять обдурил? Гитлер не сомневался: ОН! Сталин не сомневался — ОН!

Разведка донесла: Гитлер пустился в пляс перед своими, узнав о подписании пакта, но Сталин помнил, что и он вроде бы изобразил «лезгинку» перед Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем… Теперь надо эту «лезгинку» оправдывать… А что делать? А делать, скорей всего, — одно: готовиться, готовиться, готовиться… К войне! Усиливать промышленность, заставить всю страну работать ударно, ликвидировать эту вековую российскую лень, расхлябанность, разгильдяйство, воровство — эту моровую язву страны. Надо принять еще более жесткие законы… Теперь, в 39-м, накануне своего шестидесятилетия, Сталин мог с удовлетворением фиксировать: вся эта вечно копошащаяся оппозиция, самая тайная, повержена: вытоптана, разогнана, посажена, расстреляна. Эта «ленинская гвардия» — племя непокорных и ненавидящих его, племя этих ставленников и сподвижников Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина, а главное, Иуды Троцкого. Иуды? А кто называл его так? Ильич… Как бешено эта партия Троцкого — Ильича сопротивлялась ему! И наконец он вырубил ее руками послушных палачей, ее, не знавшую пощады и угодившую под собственную гильотину. Католики избивали гугенотов. Ягода — Менжинского, Ежов — Ягоду, Ежова — Берия… А Берию… придет срок… он тоже «отправится к праотцам» — как выражался еще, помнится, Антихрист.

Расстреляна, сидит по тюрьмам вся выскочившая при Ленине и Троцком верхушка армии, расстреляна, сидит по тюрьмам верхушка НКВД, все эти наркомы — тайные оппозиционеры, послы и посланники, смевшие шушукаться за его спиной. Кто теперь смеет противиться ему? Страна славит его имя, а народ трясется от страха. Покорен и ждет того великого, светлого будущего, в которое Он ведет. Теперь у него есть и единая покорная ему партия. Что еще? Но, склонный к афористике и самопоучению, он постоянно вспоминал и искал в памяти подтверждения или отрицания своей правоты. «Когда тебе очень хорошо, это значит, что ты невнимателен», — вспомнился ему кто-то из древних китайцев. И они правы, как всегда. Уже в 34-м его едва не шлепнули, как Кирова, а в мае 36-го должен был свершиться кремлевский переворот силами охраны. Зоркость и предусмотрительность нужней, чем сила, а сила… Нужней, чем правда… Сила… Возможно, из-за этого лживого свидания он получил отсрочку для накопления силы. Надеяться не на кого. И опять всплыли в сознании слова Макиавелли: «Хороша, надежна, устойчива только та защита, которая зависит от тебя самого».

В этом плане Сталину невероятно повезло — в самом генеральном штабе немцев был давно внедрен его агент. «Длинные уши лучше острых когтей». Сколько дали ему эти «глаза и уши»! И он ценил их подчас больше, чем своих генералов-солдафонов. «Предупрежденный — вооружен!» Но тут же подумал: «С армией этот сверхисполнительный дурак Ежов переборщил явно. Выясняется: косил репрессиями правых и виноватых. Надо дать откат».

Так, впрочем, он поступал всегда, памятуя, что арест, тюрьма, допросы, лагерь для непреступников — самая страшная кара, и выпущенный и даже обласканный человек будет служить ему, как раб, и славить имя Сталина, справедливейшего вождя! «Государь должен иметь в народе личину справедливого и милосердного», — учил Макиавелли.

Включил свет. Чакнула дверь. Высунулась полусонная Валечка. Кивнул ей: «Иди спи».