Читать книгу - "Вехи русской истории - Дмитрий Пучков"

Я прихожу к тебе, ты через завсклада, через директора магазина, через товароведа достал дефицит! Слушай, ни у кого нет – у тебя есть! Я попробовал – во рту тает! Вкус специфический! Я тебя уважаю.

На другой день я иду по улице, встречаю тебя.

– Здравствуй, дорогой! Заходи ко мне вечером.

– Зачем?

– Заходи – увидишь!

Ты приходишь ко мне, я через завсклада, через директора магазина, через товароведа, через заднее крыльцо достал дефицит! Слушай, ни у кого нет – у меня есть! Ты попробовал – речи лишился! Вкус специфический! Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди.

В театре просмотр, премьера идет. Кто в первом ряду сидит? Уважаемые люди сидят: завсклад сидит, директор магазина сидит, сзади товаровед сидит. Все городское начальство завсклада любит, завсклада ценит. За что? Завсклад на дефиците сидит! Дефицит – великий двигатель общественных специфических отношений.

Представь себе, исчез дефицит. Я пошел в магазин, ты пошел в магазин, мы его не любим – он тоже пошел в магазин.

– Туфли есть?

– Есть!

– Черные есть?

– Есть!

– Лакированные есть?

– Есть!

– Черный верх, белый низ есть?

– Есть!

– Белый верх, черный низ есть?

– Есть!

– Сорок второй, самый ходовой, есть?

– Есть.

– Слушай, никогда не было. Сейчас есть.

– Дамские лакированные, бордо с пряжкой, с пуговицей есть?

– Есть!

Ты купил, я купил, мы его не любим – он тоже купил. Все купили.

Все ходим скучные, бледные, зеваем. Завсклад идет – мы его не замечаем. Директор магазина – мы на него плюем! Товаровед обувного отдела – как простой инженер! Это хорошо? Это противно! Пусть будет изобилие, пусть будет все! Но пусть чего-то не хватает!

Именно в это время распространилась достаточно подленькая идея «построения коммунизма в отдельно взятой квартире». Именно в это время показателем значимости для многих стали являться связи конкретного человека в среде крупных чиновников или представителей торговли и сферы услуг. Советское общество все более явно начинало делиться на социальные страты, которые все меньше были связаны друг с другом.

И на этом фоне своеобразной диверсией выглядит добросовестная работа Внешторга. За поступающую в страну валюту производились закупки кроме оборудования и зерна еще и товаров народного потребления. И Внешторг тщательно следил за тем, чтобы за рубежом покупались только высококачественные товары. В результате в среде советского обывателя сложился устойчивый миф о том, что все импортные товары несравненно выше по качеству, чем ухудшающиеся со времен косыгинской реформы советские товары.

В советском обществе все сильнее становилась меркантилизация. Шла погоня за дефицитными товарами и путевками. Меркантилизация начинала выплескиваться за пределы отдельных семей и страт. Все громче звучали разговоры о том, кто кого в стране кормит. На Украине рассказывали, как Украина остается без сахара и колбасы, так как кормит Россию, в Твери – как все уходит в Москву, в Прибалтике – что по дешевке снабжают весь СССР радиоэлектроникой, вагонами метро и микроавтобусами, а заодно и сельхозпродукцией. Всей страной сетовали на то, что кормим и обустраиваем весь соцлагерь.

Но именно такие рассуждения губительны для любого сообщества людей – от семьи до союза государств. Именно они порождают взаимные претензии и желание создать спорные вопросы и решить их в свою пользу. Значительная часть советского общества оказалась заражена «американской мечтой» – мечтой разбогатеть. При этом тот факт, что разбогатеть, то есть получить гораздо больший, чем у остальных, доступ к благам, можно только за счет других, просто отбрасывался.

И эти изменения позволили кардинально поменять курс развития государства.