Читать книгу - "Иван Грозный и воцарение Романовых - Вольдемар Балязин"

Вслед за тем дошли до монастыря слухи, что на юге России забунтовали мужики и что царевич стал во главе их и вместе со своей армией, которая состояла преимущественно из шляхтичей и казаков, идет на Москву.

А весной 1605 года монахи узнали, что 13 апреля Борис умер, а его войско, вышедшее навстречу царевичу, перешло на сторону Дмитрия неподалеку от Орла.

Сына Бориса Годунова – шестнадцатилетнего Федора – и его мать задушили новоявленные сторонники Дмитрия, дочь Бориса заточили в монастырь, и в июне 1605 года под праздничный перезвон колоколов Григорий Отрепьев, он же Лжедмитрий I, въехал в Кремль.

В конце июня и до монастыря, где все еще жил Филарет, дошла весть, что теперь в Кремле объявился законный государь – царевич Дмитрий Иванович.

В это время Филарету уже сообщили, что царевич Дмитрий – не кто иной, как Григорий Отрепьев, живший у него на подворье перед тем, как царь Борис «опалился» на весь их романовский род.

Старец Филарет, узнав это, стал совсем другим, и Воейков, по-прежнему исполнявший должность соглядатая и доносчика, писал в Москву: «Живет старец Филарет не по монастырскому чину, неведомо чему смеется; все говорит про птиц ловчих да про собак, как он в миру живал. Старцев бранит и бить хочет и говорит им: „Увидите, каков я впредь буду“».

В июле в монастырь примчались гонцы из Москвы, оповестив монахов, что 20 июня российский престол занял царь Дмитрий Иванович.

Он же повелел быть Ивану Никитичу Романову – боярином, а Филарету Никитичу – занять митрополичью кафедру в Ростове Великом.

СМУТНОЕ ВРЕМЯ

Лжедмитрий I

Приведем отрывок из уже цитированной книги В. В. Назаревского «Из истории Москвы. 1147-1703. Очерки», содержащей и описание поведения Лжедмитрия I после его въезда в Кремль:

«Народ, веривший, что это приходит истинный царь Димитрий, громадными толпами наполнил улицы и покрыл крыши домов, радостно приветствуя нового властителя, не подозревая в нем похитителя престола. Вступление его в Москву было необычайным: впереди ехали польские латники в их крылатых шлемах и панцирях, польские паны – в кунтушах и конфедератках; вокруг самозванца было много других иностранцев; сзади же его шли русские бояре и русские полки.

Лжедимитрий ехал на белом коне, в великолепной одежде, в блестящем ожерелье. Звон колоколов сливался с приветственными кликами народа; но уже чувствовалось что-то неладное. Когда самозванец выезжал из Москворецких ворот на Красную площадь, поднялся страшный вихрь; всадники едва усидели на лошадях; колокола сами собою зазвонили у св. Софии, что на набережной; покрытое тучами пыли шествие остановилось. Народ увидел в этом недоброе предзнаменование. Кроме того, он был недоволен, что в ту минуту, когда Димитрий, встреченный духовенством, прикладывался к образам на Лобном месте, гремела музыка: трубы и литавры заглушали церковное пение. В то время как самозванец проявлял притворное волнение перед гробом Грозного в Архангельском соборе, князь Василий Шуйский уже говорил народу, что это – не истинный Димитрий, а самозванец, за что едва не поплатился головою.

Трудно было держаться на престоле Лжедимитрию, хотя на его стороне было расположение народа, простодушно верившего, что он – подлинный Димитрий Иоаннович. Измена русскому духу Лжедимитрия, севшего на престол обманом, должна была погубить похитителя шапки Мономаха. Самозванец купил поддержку Польши в лице ее короля, духовенства и панов ценой тайного принятия папизма и обязательства ввести его в России. Кроме того, он вводил в православный Кремль в качестве русской царицы католичку, польскую панну Марину Мнишек.

На место сверженного патриарха Иова был возведен самозванцем грек Игнатий, бывший архиепископом в Рязани. Он первый из архиереев признал Лжедимитрия царем. Вслед за тем новый придворный сановник князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский привез из монастыря в 500 верстах от Москвы царицу-инокиню Марфу. Несчастная вдова Грозного должна была после свидания с мнимым сыном в шатре близ села Тайнинского признать самозванца своим порождением. Вдовствующая царица была поселена в Вознесенском монастыре.

30 июля Лжедимитрий венчался на царство в Успенском соборе. Но к древнерусскому священнодействию примешалось нечто, неприятно поражавшее народ. В храме Пречистыя польский иезуит приветствовал речью нового царя. По случаю коронации последовали царские милости: пожалован был, как мнимый дядя государя, Михаил Нагой саном великого конюшего; Романовы были возвращены из заточения, Филарет [Федор] Никитич посвящен был в митрополиты Ростовские, а Иван Никитич Романов получил сан боярина.

Но Москва уже стала замечать в новом властителе, в его действиях и самой обстановке нечто фальшивое, нечто нерусское. Кроме упомянутого нарушения русских обычаев, всех поражала расточительность Лжедимитрия. Называя себя „непобедимым императором“, самозванец сделал себе из чистого золота богатейший трон, увешал его бриллиантовыми и жемчужными кистями. Одетый в польский костюм, он бешено ездил верхом по Москве и даже к Успенскому собору, чего не бывало прежде, подъезжал на седле. Устраивал травли медведей и волков и с задором участвовал в них сам. Не ложась спать после обеда, он ходил пешком к полякам и немцам; и боярам, недосмотревшим выхода его из дворца, приходилось разыскивать его по городу; поляки пировали в Москве, высокомерно обращались с русскими и обижали их.

По свидетельству современников, первый самозванец был сильный и широкоплечий человек, мрачный и задумчивый, без бороды и усов. Лицо у него было широкое, желтовато-смуглое, уши длинные, волосы русые, рыжеватые; глаза темно-голубые, большой рот, толстые губы и крупный нос; на лице он имел две бородавки, одну – на носу, на правой стороне, а другую – на левой стороне на лбу, да, кроме того, родимое пятно у правого плеча. Одна рука у него была длиннее другой; в руках была сила необыкновенная. Некоторыми из указанных примет он походил на Димитрия – царевича. В Ивановской колокольне ксендзы стали совершать католические мессы. Появился в Кремле папский легат. Пасторы протестантов – наемных немцев стали открыто совершать свои службы. В Москве пошли приготовления к приезду царской невесты Марины Мнишек. 3 мая она прибыла в Москву. Первый день по своем приезде панна Мнишек ничего не ела, потому что русские, да притом монастырские кушанья были ей не по вкусу. Узнав об этом, Лжедимитрий прислал ей в Вознесенский монастырь польских поваров и приказал увеселять ее музыкой и пляской. 7 мая, вечером, при свете 200 факелов Марина переехала из монастыря во дворец. На другой день утром совершено было бракосочетание. Казанский митрополит Гермоген (будущий патриарх) и Иосиф, архиепископ Коломенский, предупреждали Лжедимитрия, что брак его с Мариной будет незаконным, если она не отречется от латинства и не присоединится к православию. Но самозванец пренебрег предостережением, как и русскими обычаями, не разрешающими свадеб под пятницу, в которую в том году праздновалась память св. Николая Чудотворца.

Начались праздники и пиры в Кремлевском дворце, выражавшие в похитителе власти настроение, не свойственное сыну Грозного и вообще русскому человеку. На обедах самозванец садился лицом к польским панам и спиной к русским боярам. По вечерам в польском костюме танцевал мазурку и даже надевал на лицо маску. Но все это только больше и больше разоблачало в глазах русских, что он – подложный царь, и надвигало на него роковую грозу…