Читать книгу - "Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Эдуард Владимирович Тополь"

что Ленин с помощью Троцкого хочет разгромить его отношение к НЭПу, новой экономической политике. Сталин позвонил Крупской, отругал ее, заявив, что она не выполняет предписаний врачей о покое вождя, пригрозил взысканием по партийной линии и сказал, что если подобное повторится, то он объявит вдовой Ленина Артюхину (старую большевичку, сменившую Инессу Арманд на посту руководителя Женотдела ЦК). Сестра Ленина, Мария Ильинична, в своих записках вспоминала о реакции Крупской на разговор со Сталиным: «Она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу и т. д.» Затем Крупская пожаловалась на грубость Сталина мужу. Убедившись на личном опыте, что грубость Сталина наносит вред партии, Ленин решил убрать его из правительства и, несмотря на частичный паралич, к 4 января 1923 года закончил писать свое знаменитое «Завещание». Он указал, что Сталин сосредоточил в своих руках «необъятную власть», и добавил: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом…»

Когда Сталин прочел текст «Завещания», он разразился в адрес Ленина бранью. Он понял, что возвращение Ленина к активной деятельности означало его политическую смерть.

Поскольку сталинско-зиновьевско-каменевское Политбюро не стало публиковать ленинское «Завещание», Ленин написал и 25 января 1923 года опубликовал в газете «Правда» статью «Как нам реорганизовать Рабкрин» (Рабоче-крестьянскую инспекцию). В статье Ленин написал, что худшего учреждения не существует, и предлагал: «…члены ЦКК (Центральной контрольной комиссии), обязанные присутствовать в известном числе на каждом заседании Политбюро, должны составить сплоченную группу, которая, «невзирая на лица», должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-нибудь из других членов ЦК, не мог помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомленности и строжайшей правильности дел». Поскольку и генсеком, и руководителем Рабкрина был Сталин, то это было уже открытой угрозой всему сталинскому будущему.

«Сталин ходил в те дни мрачный, с плотно зажатой в зубах трубкой, со зловещей желтизной глаз, – писал Троцкий. – Он не отвечал на вопросы, а огрызался. Дело шло о его судьбе».

Но как генсек Оргбюро ЦК Сталин продолжал контролировать лечение Ленина. Когда врачи разрешили Ленину диктовать секретарям по 5-10 минут в день, те обо всем докладывали именно Сталину. 5 марта 1923 года Ленин продиктовал стенографистке записку, в которой заявил, что разрывает со Сталиным все личные и товарищеские отношения.

Теперь только кончина Ленина могла спасти Сталина от низвержения с кремлевского Олимпа.

«Во время второго заболевания Ленина, видимо, в феврале 1923 года, – вспоминал Троцкий, – Сталин на собрании членов Политбюро (Зиновьева, Каменева и Троцкого) сообщил, что Ильич вызвал его неожиданно к себе и потребовал доставить ему яд… Помню, – пишет Троцкий, – насколько необычным, загадочным, не отвечающим обстоятельствам показалось мне лицо Сталина. Просьба, которую он передавал, имела трагический характер; на лице его застыла полуулыбка, точно на маске. Несоответствие между выражением лица и речью приходилось наблюдать у него и прежде. На этот раз оно носило совершенно невыносимый характер. Жуть усиливалась ещё и тем, что Сталин не высказал по поводу просьбы Ленина никакого мнения, как бы выжидая, что скажут другие: хотел ли он уловить оттенки чужих откликов, не связывая себя? Или же у него была своя затаённая мысль?… Вижу перед собой молчаливого и бледного Каменева и растерянного, как во все острые моменты, Зиновьева. Знали ли они о просьбе Ленина ещё до заседания? Или же Сталин подготовил неожиданность и для своих союзников по триумвирату?

– Не может быть, разумеется, и речи о выполнении этой просьбы! – воскликнул я. – Гетье (лечащий врач Ленина) не теряет надежды. Ленин может поправиться.

– Я говорил ему всё это, – не без досады возразил Сталин, – но он только отмахивается. Мучится старик. Хочет, говорит, иметь яд при себе… прибегнет к нему, если убедится в безнадёжности своего положения.

– Всё равно невозможно, – настаивал я, на этот раз, кажется, при поддержке Зиновьева. – Он может поддаться временному впечатлению и сделать безвозвратный шаг.

– Мучится старик, – повторял Сталин, глядя неопределённо мимо нас и не высказываясь по-прежнему ни в ту, ни в другую сторону. Поведение Сталина, весь его образ имели загадочный и жуткий характер. Чего он хочет, этот человек? И почему он не сгонит со своей маски эту вероломную улыбку?»

«За несколько дней до обращения к Сталину, – продолжает далее Троцкий, – Ленин сделал свою безжалостную приписку к «Завещанию» (приписку, где он предлагает отстранить Сталина от должности генсека)».

Но разве Ленин при уже открыто враждебном отношении к Сталину мог обратиться к нему за ядом? Не хотел ли Сталин выдумкой, будто Ленин просил его «дать яд», обезопасить себя на случай, если после смерти Ленина экспертиза обнаружит в его теле отравляющее вещество? Мол, Политбюро запретило мне дать Ленину яд, но мало ли кто мог выполнить эту просьбу!

Бежавший за границу секретарь Сталина Борис Бажанов написал в своих мемуарах, что развязка наступила 20 января 1924 года. В этот день в Москве был большой снежный буран. Несмотря на это, Сталин заботливо отправил к Ленину в санаторий «Горки» двух врачей – почему-то в сопровождении заместителя председателя ОГПУ Генриха Ягоды. Пользуясь тем, что во время бурана в санатории было безлюдно, они якобы и дали вождю яд. На следующий день Ленин скончался.

А отсидевшая шесть лет большевичка Елизавета Лермоло после эмиграции на Запад рассказала, что в тюрьме Гаврила Волков, бывший шеф-повар кремлевского санатория в Горках, рассказал ей, как 21 января 1924 года он принес Ленину второй завтрак. Было 11 часов утра, в комнате Ленина никого не было. Ленин сделал попытку приподняться и, протянув обе руки, издал несколько нечленораздельных звуков. Волков бросился к нему, и Ленин сунул ему в руку записку. Тут же в комнату ворвался доктор Елистратов, личный терапевт Ленина. С помощью Волкова он уложил Ленина на подушки и ввел ему что-то успокоительное. Ленин утих. И вскоре умер. Только после его смерти Волков развернул спрятанную им записку. В ней мало разборчивыми каракулями было написано: «Гаврилушка, меня отравили… Сейчас же поезжай и привези Надю… Скажи Троцкому… Скажи всем, кому сумеешь».

Понятно, что Ленин никогда бы не написал такой записки, не испытав до этого вполне конкретных симптомов того, что он принял за отравление.