Читать книгу - "Баязет - Валентин Пикуль"

Да вот сюда — промежду глаз! Он у меня — брык! И всё, значит…

— Что всё? — не сразу понял Карабанов.

— Да сам и могилу копал для него. Даже всплакнул, ей-пра!

Сопляка-то жаль было…

Вскоре баран, распластанный и прожаренный, лежал на блюде грудою больших дымящихся кусков. Вино и кизлярку лили из турецких карафинов прямо в широкие мисы для пилава.

— Пей, поручик, твое дело строгое. Хорошо, что жены не имеешь…

Андрей много не пил — жарко было. Потом заглянул в палатку штабс-капитан Некрасов.

— Господа, поздравляю: наши войска взяли штурмом Ардаган и раскинулись по берегам легендарного Евфрата.

Его тоже посадили за стол.

Налили полную. Навалили всего.

Пей, мол. Ешь, мол.

— Легендарный, говоришь? — сказал Ватнин, вытирая бороду от сладкой кизлярки. — Слово ученое. ..Аи был я там у Евфрата твово. Девки тамошние худы больно. И сухо. И воды мало. И камень больше… Пей вот!

Некрасов засмеялся одними глазами, почтительно стал:

— Ваше здоровье, господа. — И выпил.

Потом сказал:

— Хорошо все-таки, что отказался я состоять при штате ЛорисМеликова. Уже, помимо его известного азиатского характера, я знал, что он горе-вояка: сейчас прошел за Каркамес, застрял в камышах, и теперь его идут выручать мингрельские гренадеры.

— А по мне, господа академики, — отозвался Ватнин сердито, — так хоть в дерьме по уши, только бы не в Баязете! Не могу я так без дела тухнуть, коли наши же станишные под Карсом турку рубают. Чую сердцем, что здесь и кончилась моя слава!

Карабанов, слегка охмелев, похлопал сотника по могучему плечу:

— Да обожди, Назар Минаевич, еще не одна пуля свистнет; вон послушай, что армяне-то говорят.

— Плевал я на них! — Сотник встал, стянул через голову китель, волосатым зверюгой вылез из палатки. — Эй, казаки! — гаркнул он. — Дениску сюды, песельников зови… Я гулять желаю!

Пришел Дениска Ожогин, хитро поблескивая глазами. Рубаха на нем была чистая, без пятнышка. Этаким скромником сел у входа в палатку, терпеливо ждал — когда поднесут. Ему поднесли, конечно. Он выпил. Потом песельники сели в кружок, зажали меж пальцев деревянные ложки.

— Дениска! — гаркнул Ватнин. — Про меня пой… А вы, господа, слухайте: он, подлец, песню сердцем ймает…

Грянули ложки. Тряся курдюками, шарахнулись с горушки перепуганные овцы. Дениска сделал себе сапоги гармошкой, прочувствовал себя до конца и завел:

Не с лесов дремучих Казаки идут:

На руках могучих Носилочки несут, Поперек стальные — Шашки острые.

На эфтих носилочках Есаул лежит, В крови плавает.

Его добрый конь В головах стоит, Слезно плачется…

От мелькания ложек у Карабанова рябило в глазах. Потом свистнули казаки и, тряхнув нечесаными бородами, подхватили разом — всем лагерем, всем Зангезуром:

Вставай, брат хозяин, Ай с турецкой земли Все наши товарищи, Все домой пошли, А ты, брат, один Во турецкой земле лежишь.

Вставай, брат хозяин, Садись на меня…

Ватнин схватил Андрея в охапку, целовал в самые губы, как бабу, и слезы текли по его пыльной бороде:

— Милый ты, — кричал он, — не пропадем… Коли турка встренется, руби их в песи, круши в хузары! Все там будут… Дениска, жги! ..

Но Дениску как ветром сдуло с горы. Похватав свои ложки и забыв про угощение, утекнули и остальные. Край палатки откинулся — вошел Хвощинский:

— День добрый, господа.

Все вскочили, наспех застегивая мундиры, у Ватнина выползла рубаха из штанов, он так и застыл; Карабанов делал глазами знаки денщику, чтобы запихнул подальше бутылки.

Некрасов не растерялся:

— Просим к столу, Никита Семенович.

Хвощинский отставил в сторону палку, с которой в последнее время не расставался, присел к столу и, расстегнув пуговицы мундира, отбросил его в сторону. Потом, морщась от болевших мозолей, снял сапоги и выбросил их совсем из палатки.

— Пусть проветрятся, — деловито пояснил он, — а то жарко…

И вы садитесь, господа. Если угостите старика винцом, буду рад.

Ватнин так улыбнулся от радости, что борода у него стала шире ровно в два раза.

— Это мы завсегда, — сказал он, — хошь среди ночи разбуди нас… Кунаев, дай-ка сюды, неча вино под рубаху совать. Это тебе не крест святой, а слеза наша казацкая! ..

— Полную? — спросил Некрасов, наполняя мису полковнику, которую татарин наскоро вытер подолом рубахи.

— Лейте полную, — разрешил Хвощинский с грустью, — сегодня грешно не выпить.

Вино разлили. Барана до прихода полковника успели съесть еще только половину.

— Ну, — сказал Хвощинский, — а теперь, господа, могу поздравить вас с новым начальником… Его высочество наместник Кавказа прислал на мой пост полковника Адама Платоновича Пацевича, — прошу, как говорится, любить и жаловать. Мне, видать, не доверяют. В Тифлисе любят реляции о победах, но им докучают мои тревожные донесения. Ну, что ж… Однако если меня не станет среди вас, господа, не забывайте, прошу, что в Баязет вы вступили под моим командованием…

Полковник поднес вино к губам, но рука у него вдруг дрогнула, и одинокая ямутная слеза медленно сползла по дряблой старческой щеке…

В этот момент Карабанов простил ему Аглаю.

10

Адам Платонович Пацевич, по собственному его признанию, так торопился попасть в Баязет, что по дороге трижды загорались оси колес в его повозке. Под вечер он прибыл в крепость, остановясь на ночлег в караван-сарае, а на следующий день началось:

— Покрасить зарядные ящики…

— Казаков с Зангезура долой!

— Заводи лошадей в каземат! …

— Куда лезете с лошадьми? Здесь госпиталь…

— Ставропольский полк, в конюшни! ..

— Перевести госпиталь в мечеть! ..

— Вынести вещи из мечети…

— Хоперцам выговор за унылый вид!

— Орудия развернуть на Зангезур! ..

— Казакам сдать патроны свыше комплекта! ..

— Внести вещи в бывший госпиталь! ..

— Ах, теперь там конюшни? Да что вы говорите, хан?

— Перевести конюшни в мечеть…

— Ах, в мечети теперь госпиталь? Странно…

Устроив всю эту кутерьму, полковник Пацевич не соизволил даже посоветоваться с офицерами, которые уже освоились со своими обязанностями и хорошо изучили баязетские окрестности. Теперь ломалось и трещало все созданное за это время Хвощинским, и Никита Семенович, получив под свое начало только пехотную часть, растерянно бродил по дворцовым коридорам.